Слава богу, это тебя не остановит и не пригвоздит к месту где-то в шаге у порога открытых тобою дверей неподвижной статуей. Может поэтому ты их и не закроешь, не поверив изначально тому, что увидела. Зато уже через две секунды бросишься через все разделявшее нас расстояние, едва ли соображая, что делаешь и что собираешься сделать. Даже твое исказившееся в этот момент от ужаса личико и заблестевшие в перепуганных глазищах слезы вызовут у меня совершенно противоположную реакцию.
Да, бл*дь, бурную радость на грани зашкаливающей эйфории. Дурацкого, практически щенячьего восторга, которое само по себе и чуть ли не против воли растягивает губы в идиотской улыбке. А почувствовать тебя хоть совсем немного, пусть даже едва осязаемым ощущением порхающих над кожей мотыльков, это вообще было сейчас сродни божественному чуду или реальному прикосновению спустившегося с небес ангела.
— Кто это с тобой сделал?.. Почему?.. Как?.. Сильно больно?.. Господи, еще и руку сломали?..
— Не смертельно. Заживет.
— Не смертельно? Ты издеваешься? Или хочешь, чтобы еще и я за такие слова сверху приложила?
Алька и без того пыталась не особо пылко меня обнимать, хотя я и видел, с каким вынужденным усилием ей приходилось себя сдерживать, чтобы не сорваться и не вцепиться в меня со всей дури. Зато я мог благодаря все тем же обезболивающим поднимать пусть всего лишь одну руку, но не испытывая при этом болезненных судорог во всем теле. И плевать, что потом мне это может выйти боком, перетрудить травмированную мышцу или усилить отеки. Я не мог этого не сделать. Не коснуться твоего заплаканного лица и не убедиться, что это не сон. Ты действительно здесь, я вижу именно тебя — живую, плачущую, готовую в эти секунды на самые безрассудные поступки, даже ударить меня за то, что я позволил сделать с собой такое. А как мне хотелось сгрести тебя всю в свои объятия… Черт… Кажется, мне куда больнее от собственной немощи и невозможности воплотить свои дичайшие желания в жизнь, а не от этих идиотских побоев.
— К тебе никто не приходил сегодня? В квартиру не названивали? — я, наверное, и твое лицо сейчас рассматривал вовсе не из-за последних дней принудительной разлуки, чтобы снова вспомнить, какая же ты у меня красавица и как сильно сжимается мое сердце, глядя на тебя и ощущая твою умопомрачительную близость. Сейчас меня больше волновало твое самочувствие. Не трогал ли кто тебя до этого. Не оставил ли на твоей нежной коже грубых отпечатков, синяков или ссадин. Даже не представляю, чтобы со мной тогда произошло, если бы нечто подобное все-таки задело мой придирчиво дотошный взгляд.
— Нет. Господи, нет, конечно. Кир, тебе сейчас надо о себе думать, о своей безопасности. И если бы за эти дни до меня захотел кто-то добраться, он бы это сделал сразу же после того, как ты улетел из страны. Или, по-твоему, все происходит как-то по-другому?
— Ты совершенно не знаешь моего отца. Он редко когда прет напролом и еще реже применяет грубую силу. А уж пачкать собственные руки тем более никогда не станет.
— Так ты хочешь сказать, что это его…
— Какая здесь отвратительнейшая система внутренней безопасности. Вернее даже, вообще никакая.
Наверное, именно в такие моменты начинаешь очень и очень сильно жалеть, что это действительно был не сон. Ибо нет ничего кошмарнее для реальности, когда ее искажают такими вот мозгодробительными гадостями.
Меня едва не передернуло от задевшего слух очень знакомого и нарочито повышенного голоса Стрельникова-старшего со стороны не закрытых Алькой дверей. А вот Алину не только передернуло, но и буквально подбросило на месте.
В общем, большая претензия на эффект неожиданности, только что продемонстрированная нам моим отцом, была достигнута в максимально сжатые сроки до максимально желаемых им пределов. И тут опять же, я мог лишь мысленно поблагодарить своего лечащего врача за то, что успел меня при этом накачать обезболивающими и транквилизаторами. Чего не скажешь о Стрекозе. Альке уж точно пришлось пережить полный спектр эмоций от данного сюрприза, что говорится, на всю катушку. Даже отшатнулась от меня, как только обернулась на голос входящего в палату отца и увидела того во всей его безупречной красе и при полном параде. Не хватало лишь кому-то из нас вытянуться по стойке смирно и выпалить с жестом правой руки в виде римского салюта "Аве, Цезарь."
Правда, меня резануло по сердцу куда сильнее не от появления моего вездесущего, всезнающего и распланировавшего все до дотошных мелочей родителя, а от реакции Стрекозы. Настолько абсурдной и никак не вписывающейся в происходящее, что я чуть было сам не завелся с полуоборота только из-за этого. А может и из-за потери возможности к ней прикасаться или защитить собой. Поскольку вцепиться в нее самому прямо сейчас захотелось практически до трясучки и болезненного сокращения мышц по всему телу. Вцепиться, заслонить своей спиной или ревностно прижать к гулко бьющемуся сердцу… Показать стоящему перед нами бездушному Палачу, что я скорее сдохну, чем позволю ему к ней приблизиться и прикоснуться хотя бы пальцем. А в итоге, меня лишили даже этого.
Мало того, что этот говнюк с чужой помощью уложил меня в больничную койку, превратив в полуживой труп, так теперь еще и устраивает свое победоносное шествие в идеально подгаданный для этого момент. А заявиться так же, когда я мог еще стоять на ногах без чужой помощи кишка оказалась тонка?
— Что ты здесь делаешь?
Странно уже то, что он не приказал своим молодчикам сломать мне челюсть, а не одну только руку, поскольку рассеченные и от этого опухшие губы мне совершенно не мешали что-то говорить, как и не скрывать в своем охрипшем голосе нотки разрастающегося бешенства вместе с совершенно ничем неприкрытым презрением.
— Странный вопрос, особенно, если брать во внимание тот факт, что ты вроде как числишься по многим документам моим единокровным сыном.
Знал бы он сейчас, как меня от сего факта выворачивало, и как страстно я мечтал вычеркнуть из своей крови связывающие нас гены и ДНК… Хотя нет… Сильней всего меня корежило в эти мгновения от звучания его надменно спокойного голоса и абсолютно бесчувственного взгляда. Будто и вправду смотришь в лицо собственного убийцы, привыкшего воспринимать человеческие жизни не более чем за комариные. И этот человек (боюсь слово "человек" тут совершенно неуместно) называет себя моим отцом? Да тут любой усомнится в его родительских чувствах, только взглянув на него.
— Да что ты говоришь? Оказывается, данный факт определяется лишь наличием соответствующих документов? Хотя, да, ты прав. Поскольку иных доказательств своей причастности к семье Стрельниковых я сейчас банально не нахожу.
— Алина, будь добра, — а вот этого я действительно никак не ожидал. Того, что он вдруг переведет свой абсолютно ничего не выражающий взгляд на обомлевшую Альку и тем самым напомнит и мне, и ей зачем он вообще сюда явился. — Спустись вместе с Дмитрием на первый этаж, потом на улицу и подожди меня в моей машине. С тобой я поговорю чуть позже и в другой обстановке.
Он это сейчас серьезно, я вас спрашиваю? СЕРЬЕЗНО?
