Хотя, не скажу, что это так уж просто. Когда страхи за Альку и других близких тебе людей прессуют твой мозг убойными картинками гипотетического развития событий, а возможности Глеба Стрельникова простираются, подобно окутывающей весь земной шар очень сложной, но прекрасно отлаженной системной паутине, все имеющиеся на данный момент варианты выходов сводятся лишь к смехотворным потугам нелепого содержания. Ведь я сейчас был отрезан не только от внешнего мира, но и от собственных возможностей. Да и что такого я бы мог сделать на своем месте? Я же самый обыкновенный мальчик-мажор, избалованный большими деньгами своих родителей и ранней вседозволенностью. Так называемое, будущее новой российской аристократии, кто за всю свою не такую уж и долгую жизнь с подачи тех же родителей никогда не соприкасался с темной изнанкой их процветающего на сегодняшний день бизнеса и не такого уж и далекого криминального прошлого. От таких страшных вещей мою психику бдительно оберегали, ведь на Западе не принято вести дела на уровне бандитских разборок российских братков а-ля 90-ые. Эту темную страницу нашего весьма нелицеприятного прошлого мы вроде бы как уже давно перелистнули или, по крайней мере, попытались заверить в этом многих российских граждан и своих любимых совершенно несведущих в этом деток.
В общем, я являлся типичным продуктом своего времени, и от собственного отца меня разделяли километры пропасти, как жизненного опыта, так и нужных связей в определенных кругах нашего все еще обширного общества. Проще говоря, все мои возможности сводились лишь к одному жалкому заключению. На фоне маститого Великого и Ужасного Глеба Стрельникова я был никем и звали меня никак. Если мне было нужно нанимать кого-то со стороны из так называемых легальных профессионалов, чтобы просто за кем-то проследить или накопать нужную информацию, то у моего отца такие люди работали на подхвате на постоянной основе, причем по давно заложенной и отлаженной для них всех программе. Естественно, мои потуги на всем этом фоне выглядели щенячьим писком с немощным ползанием по полу на брюхе и на очень слабых лапках. Ну, а сейчас, в моем нынешнем положении, так и подавно.
Если говорить вкратце — я находился в такой глубокой и беспросветной заднице, что любая попытка оттуда как-то выбраться закончится, скорей всего, еще более глубоким в нее проникновением и, соответственно, крайне плачевным для меня финалом. Уж об этом мой папенька позаботится, как никто другой и с максимально ответственным к данной форме действия подходом.
Но даже моя физическая беспомощность с ограниченными материальными возможностями откровенно меркли рядом с моей подрезанной в самых уязвимых местах беспрестанно кровоточащей сущностью. Именно она выбивала меня из равновесия и мешала в голове мысли с эмоциями в кровавую бурду, из-за чего я порой вообще не соображал, забывая о чем думал до этого или на чем следовало концентрировать свое внимание в первую очередь. Я постоянно, каждую гребаную секунду тянулся к Алинке, к доводящему до удушающей паники пониманию, что вероятность не увидеть ее не то что в скором времени, а вообще никогда — была вполне себе даже реальна.
Я же понятия не имел, куда ее утащит Стрельников-старший и что будет с ней там делать. Если для него не проблема избить собственного сына, то разобраться с безродной шлюшкой на любимый для него манер — это вообще даже не тема для высоко интеллектуального разбора вопроса. А с его-то безграничной фантазией в подобных делах и особой любовью к деталям, страшно не то что думать или фантазировать о том, куда его способно завести неуемное воображение с одержимым желанием отыграться на самом слабом… Тут бы как-то самому не двинуться рассудком и не дойти до ручки раньше времени.
Хрен со мной, хрен с моим временным недомоганием и переломами костей. Через день-другой я уже смогу ковылять на своих ногах и без чужой помощи, но… Как мне хотя бы суметь пережить не то что эти дни, а ближайшие часы полного неведенья, касательно происходящего за пределами этой сраной палаты? Не знать, где сейчас моя Стрекоза, что с ней делают и жива ли она до сих пор…
Лучше бы мне сразу прострелили голову. Иначе жить в этом аду в таком состоянии…
Не удивительно, что у меня случилось только до вечера пару срывов и меня чуть было не перевели в психиатрическое отделение ближайшей дурки. На благо хоть успели до этого связаться с моей матерью, а все мои попытки встать с кровати и докричаться до перепуганных мною же медсестер, пресекли парочкой уколов с ядреной дозой снотворного…
* * *
— Боже, Кир. БОЖЕ МОЙ. Что случилось?.. Господи. Я думала это какая-то злая шутка или розыгрыш…
С очень большим усилием воли, я попытался в который уже раз за последний час разлепить свои затекшие веки и удержать глаза открытыми чуть больше пяти секунд. Голова при этом гудела, как и после моего невообразимо тяжелого пробуждения — с отупляющим шипением и ложным давлением горячего вакуума в том месте, где должны вроде как находится мозги, а не распирающая изнутри черепушку гулкая пустота. Мыслей, естественно, от таких очешуительных ощущений вообще не возникало, впрочем, как и эмоций с чувствами. Я просто валялся полутушеным овощем в очень удобной постельке в том положении, в которое меня уложили терпеливые сиделки, и время от времени пытался открыть глаза, сразу же натыкаясь на белоснежный потолок палаты.
Причем спать тянуло не сколько из-за мнимого чувства опустошающей усталости с полным физическим бессилием, а из-за абсолютной апатии ко всему и вся, в которую меня ввели искусственно с помощью сильнодействующих успокоительных. Разве что глаза при этом не переставали слезиться, а сознание час от часу настойчиво пульсировать где-то на самых дальних окраинах замороженного рассудка кратковременным напоминанием о том, кто я, почему я здесь лежу, да и что вообще не так с окружающей меня реальностью.
Слава богу, срок этих долбанных препаратов длился не так уж и долго, хотя и казалось, что они как-то останавливали время в целом, растягивая его в заунывную вечность без смысла, звуков и осязания пространства. Хотя, опять же вру. Какие-то звуки до меня все-таки долетали. Может просто не оседали в памяти, проваливаясь в черную дыру небытия или рикошетя от ее защитных блоков невидимой шрапнелью. Зато каким было эпичным возвращением чувств осязания, мыслей и буквально насильно задушенных эмоций, как только действие транквилизаторов начинало сдавать свои позиции перед напором просыпающегося организма.
Именно в один из таких моментов моя маменька и влетела ошалевшей фурией в палату, забив свой боевой клич буквально с порога. Так что я не только прекрасно расслышал ее возмущенный восклик, оповестивший, как минимум все западное крыло стационарного отделения о ее феерическом здесь появлении, но и сам не смог удержаться от одной из первых за последние дни немощной улыбки.
Само собой, пролетела она до моей койки под стать упомянутому мифическому персонажу за считанные мгновения и теперь рассматривала мою, видимо уже посиневшую физиономию вытаращенными глазами неверующего Фомы, пугливо прикасаясь дрожащими руками то моей головы, то перебинтованных и затянутых в эластичную сетку частей тела, что не попали под маскировочное прикрытие больничного одеяла. Ну, хотя бы сумела признать в лежащей перед ней отбивной своего единственного сыночка, а не принялась требовать от медперсонала прямых моему происхождению доказательств.
