— Кто это с тобой сделал? Господи. И почему ты до сих пор в ЭТОЙ больнице? Они что, не связывались с твоим отцом? Ты пролежал здесь в таком состоянии со вчерашнего дня?
— У нас очень хороший уход за пациентами, практически на уровне элитных медучреждений западной Европы. Наша больница входит в число самых лучших госпиталей столицы, с самым высоким показателем медицинской помощи и условий пребывания на стационаре для большинства клиентов…
— Клиентов?
Маргарите Стрельниковой не хватало для ее взвинченного состояния как раз этого, услышать нужное "кодовое"-слово. Мало ей было моего далекого от человеческой внешности вида, так теперь еще подлили пару галлонов бензина в и без того бушующий пожарище ее праведного материнского гнева. Она чуть было буквально не подпрыгнула от возмущения со своего места, сразу же обернувшись (или, точнее, взвившись-встрепенувшись) рассвирепевшей гарпией в сторону явно опрометчиво заговорившей с ней дежурной медсестры.
— Так вот кто для вас пациенты. Всего лишь клиенты. И, судя по вашим же словам, для остального контингента клиентов, те самые замечательные условия пребывания в вашей больнице определенно вне зоны доступа. Ну, а глядя на состояние моего сына, вы временами их совмещаете. И после этого будете мне рассказывать сказки про какой-то эфемерный уход элитного уровня для большинства своих клиентов?
— Вашему сыну предоставляется самый наилучший во всей больнице присмотр с оказанием только самых качественных медицинских услуг. — надо отдать должное, медсестричка тоже попалась не робкого десятка и сдаваться первой совершенно не собиралась. Тем более что отстаивать репутацию родного заведения при сложившемся раскладе требовалось именно до крови из носа, а то ведь так недолго и до судебного иска дотянуть.
— Исходя из ваших же недавних заявлений, мой сын получил множество телесных побоев, включая перелом лучевой кости левой руки, нескольких трещин в седьмом и восьмом (если ничего не путаю) ребрах справа, а также многочисленных ссадин и ушибов, с частичным разрывом мышечных волокон практически по всему мышечному корсету.
Как-никак, но долгое общение в прошлом со свекрами медиками и чуть было не ставшим в свое время хирургом Глебом Стрельниковым не могли не отразится на личных знаниях Маргариты Петровны. Так что, да, полоскать ей мозги медицинской терминологией — дело бессмысленное, а для некоторых даже чреватое.
— Д-да. Все верно.
— Тогда почему вы его накачали вместо обычного болеутоляющего сильными опиумами? Сколько уже раз, а главное, с чьей подачи и по какому личному предписанию, вы обкалываете его такими мощными препаратами?
— С чего вы взяли, что он под тяжелыми наркотиками? — судя по изменившейся тональности медсестры, она должна была не только натянуто заблеять на вполне заслуженные обвинения моей матери, но и здорово так побледнеть. Жаль, я не видел ее лица, хотя мой взгляд еще не успел вернуть себе прежней четкости, свойственной для абсолютно чистого сознания и полностью трезвого мозга. Да, я многое уже понимал, осмысленно внимал услышанному-увиденному и даже запоминал, но временами меня продолжало прикладывать отрицательной реакцией на выход из наркотического опьянения. Мутнело в голове и в глазах, некоторые эпизоды происходящего проходили куда-то мимо, а иногда и вовсе верилось с очень большой натяжкой, что это не сон, и моя мать действительно отчитывает бравую медсестричку, которая явно еще не поняла с кем связалась.
— Милочка моя, не надо тут строить передо мной святую наивность. Я прекрасно могу отличить действие легких наркотиков от тяжелых, как и знаю, когда именно последние прописываются и для каких случаев. Мой сын не при смерти и не страдает острыми болями, способными вызвать болевой шок. Вы ему даже операций не делали, зато превратили его в безмозглый овощ, до состояния которого, к вашему сведенью, обычные болеутоляющие не доводят. Ну, а судя по тому, что он с таким диагнозом уже вторые сутки торчит в больнице, а не находится дома под более лучшим присмотром более бдительных родственников, вы ждали все это время моего здесь появления. Видимо, Глеб Анатольевич, как всегда, проявил максимально лучшую заботу о своем единственном сыне, как истинный папа года. Решил отделаться от всех проблем с транспортировкой и уходом за больным, переложив всю ответственность и заботу на натруженные плечи медработников. Как это по-мужски и чисто в его репертуаре.
— Извините меня, конечно, но мы просто делаем свою работу, выполняя все предписания лечащего врача строго по графику.
— И, как я уже поняла, этого доктора сейчас здесь нет. Либо смена закончилась, либо в ординаторской на очередном внеплановом консилиуме? Ну, а искать в медкарте данные вами моему сыну за последние сутки препараты — смысла нет? Хотя, что мне стоит отвезти его в другую больницу и проверить ТАМ его анализы на наличие в крови тяжелых наркотиков?
— Я могу позвонить Федору Викторовичу и уточнить все интересующие вас вопросы у него напрямую.
— Это, конечно, не совсем то, чего бы мне сейчас хотелось, но не теряю надежды встретиться с ним лично, лицом к лицу, в самое ближайшее время. Можешь передать ему и это.
При других обстоятельствах я бы точно испытал бурное восхищение и даже искреннюю сыновью гордость за поведение и действия матери. Но в нынешнем свете последних событий, максимум, что я мог себе позволить в эти минуты — вяло улыбаться и прикрывать ненадолго глаза. Увы, но головокружение с приступами подкатывающей тошноты стали ощутимо усиливаться, в то время как действие вкаченного мне в кровь наркотического препарата — сходить постепенно на нет…
— Господи… я его точно убью. Видит бог, в этот раз я это сделаю… — уже где-то через полчаса боевой настрой Маргариты Стрельниковой сменился на повторяющиеся раз за разом причитания шокированной до глубины души еще не так давно верной супруги и беспечной матери.
Правда, я практически вообще не обращал на ее гневное бормотание никакого внимания, поскольку был теперь занят немного иным, далеко не этическим действом. Меня рвало в придерживаемую Ритой Петровной пластиковую посудину желчью и той гадостью, которой меня пытались накормить сегодня с утра на завтрак. Так что, сами понимаете. В таком состоянии, особенно когда кажется, что еще немного и я точно вот-вот представлюсь приемной комиссии с того света, фокусировать внимание на чем-то еще было как-то "немного" проблематично. Периодические накаты то ледяного озноба, то подкожного жара с постоянным выбросом ментоловой испарины, дикое головокружение с болезненными спазмами будто сжимающихся и скручивающихся внутренностей… От таких убойных ощущений, желание сдохнуть как можно скорее попросту сминало какие-либо другие на данном этапе стремления или импульсы. Хотя да… Иногда я даже приостанавливался на недолгую передышку и мог вставить собственные пять копеек вполне заслуженного содержания.
— Можешь не впрягаться… Я обязательно сделаю это сам и… в очень ближайшем будущем.
— У меня реально не укладывается ТАКОЕ в голове. Давать собственному ребенку тяжелые наркотики… Он вконец обо что-то раздолбал все свои извилины и потерял связь с действительностью? Чем он вообще думал?
