Шаг и мат тебе, Рита Стрельникова? Или ты надеялась на какой-то иной финал в столь быстротечной для тебя блиц-партии?
— По-твоему во всем этом преобладает здравый разум и только правильно принятые тобой решения? Других вариантов в твоем упертом понимании не существует? Эгоизм превыше всего? Плевать на сына, на эту девочку, на всех близких тебе людей? Лишь бы доказать всем и каждому, что только тебе дано находиться над всеми, и только ты имеешь полное право ломать кому-то жизнь. Потому что можешь это сделать, зная, что тебе за это ничего не будет. Так в этом и заключается твое никем неоспоримое превосходство? Во власти и возможностях, которых лишены другие?
— Можно подумать ты только сегодня об этом узнала. И что, кстати, тебе нисколько не помешало выйти за меня.
— Ты сам не захотел давать мне развода.
— И ты так же знаешь, почему. И хватит мне вдалбливать в голову, как заезженной пластинкой о том, что Кир — мой сын. Такое ощущение, будто ты все еще надеешься убедить в этом себя, а не меня.
Она только сейчас поняла, что причиной поплывшего взора стал не адреналин с подскочившим давлением, а проступившие на глазах слезы. И сдерживать их, как и резко нахлынувшую слабость с усилившейся дрожью во всем теле, уже банально не хватало никаких физических сил. Под ребрами тоже сдавливало и перекрывало дыхание, будто начинающимся сердечным приступом — режущими и по легким, и даже позвоночнику острыми спазмами грудинных болей. Не хватало и вправду словить свой первый инфаркт прямо здесь и сейчас.
Только куда страшнее было смотреть в лицо стоявшего перед ней Чудовища. Все такого же прекрасного и даже в чем-то более совершенного, хотя и ставшего за последние двадцать лет абсолютно чуждым для нее незнакомцем. Даже в эти секунды ее постоянно порывало отшатнуться от него, ибо выдержать исходивший от него прессинг убийственной энергетики с удушающей тьмой не хватило бы сил даже у более стойких, чем она смельчаков. Что уж говорить про все ее немощные потуги? Не удивительно почему он так на нее смотрел. Как на сумасшедшую самоубийцу или ничтожную букашку, посмевшую попереть на этого монстра вопреки любой здравой логике.
— Клянусь богом, однажды ты пожалеешь обо всем, — и плевать, что дрожь в ее голосе уже никак и ничем не уймешь, как и не удержишь эти гребаные слезы. — Обо всем, что сделал или сделаешь. Я пронесла этот грех на своих плечах за нас обоих и даже готова унести его в могилу, но если ты не остановишься… — всего небольшая пауза, на легкую передышку, чтобы собраться с последними силами и выдержать очередной удар в его насмешливо циничном взгляде. — Я водружу его на твою несгибаемую голову терновым венком. И можешь хоть до скончания веков твердить себе вместо утешительной мантры, что Кир — не твой сын, это не изменит ничего. Он всегда был ТВОИМ, и ты ВСЕГДА это знал и знаешь.
Она решила сделать это первой. Отвернуться и с гордо поднятой головой, практически не шатаясь, прошлась к дивану, на котором оставила свои вещи. И, естественно, никакой победительницей она себя при этом не ощущала, хоть я старалась из последних сил выглядеть таковой. Если будет надо и на костер взойдет так же.
— Если тебя так уж сильно волнует будущее твоего ни на что не годного сыночка, то постарайся хотя бы сама вложить в его непомерно упрямую голову — прекратить уже рыпаться и наконец-то смириться со своим истинным положением. В ваших же интересах вернуть все на круги своя, как и в твоих — женить его на Арине.
Ему пришлось повысить голос, поскольку сходить со своего места он, само собой, не собирался, как всегда, оставляя последнее слово лишь за собой.
Ее совершенно не тянуло к нему оборачиваться, как и встречаться с его взглядом, пусть и на таком "безопасном" расстоянии. И особенно смотреть в лицо, которое так ненавидела и так когда-то любила… Но все же сделала это после того, как подхватила свою сумочку и перекинула через изгиб локтя траурную накидку. И, конечно же, только с высоко поднятой головой и идеально ровной осанкой надменной королевы.
— А эта девочка? Алина. Что с ней? Она хотя бы жива? — попытка задать жизненно важный для Кирилла вопрос относительно безразличным тоном далась ей на редкость успешно и даже без предательской дрожи в холодном голосе.
Хотя иной реакции от Глеба на свои слова она, естественно, и не ожидала. Скрыть от него хоть что-то за маской хладнокровного высокомерия было еще сложнее, чем убедить в ошибочности всех его действий и закостенелой упертости. Конечно, он раскусил ее на раз, выдав очередную усмешку жесткого циника на ее последний, практически отчаянный вопрос.
— А уж это точно не твоя забота. Попытаться ее найти вы возможно даже и сумеете, но заходить дальше этого я бы вам не советовал. Возвращайся к своей привычной и пока еще во многом приятной жизни, Рита. Это все, что ты еще можешь сделать со своей стороны, если хочешь, чтобы у всех все было хорошо…
ГЛАВА семнадцатая
Честно говоря, я не знаю, что такое голодать, как и перебиваться всю сознательную жизнь нищенской зарплатой или еще более смехотворной пенсией. Или как живут в Африке без воды и пищи огромные толпы переселенцев. Я даже понятия не имею что такое быть сексуальной рабыней, похищенной из собственной страны в то же ближнее зарубежье и каждый божий день подвергающейся извращенному насилию за одно лишь право жить и, быть может, немножко на что-то надеяться. Да, в мире миллионы людей живут в адских условиях и большинство из них буквально ходят по краю, между жизнью и смертью. И данные цифры давным-давно превратились в демографическую статистику, которую нас приучают воспринимать практически с рождения, как за само собой разумеющееся явление и неотъемлемую часть нашего рабского существования.
Может поэтому я и смирилась чуть ли не сразу со своим новым статусом? Потому что не знала, есть ли хоть какие-то иные альтернативы моему нынешнему положению или хоть кто-то, кто сумеет меня вытащить из этого ада. Или сразу подарит ключ к спасительному выходу, двери которого захлопнулись перед моим носом несколько недель назад.
Позволяла ли я своей немощной надежде поднимать время от времени слабую голову и касаться моего сердца своими истончившимися пальчиками?.. Наверное… Может быть… Возможно даже чаще, чем когда-то до этого… Только длились эти моменты очень недолго. Я давила их в себе насильно, с каждым новым днем вырывая-выкорчевывая их из себя все быстрее и беспощаднее. Не позволяя им вырасти и окрепнуть в нечто конкретное и уж тем более в осязаемое. После первых трех дней у меня стало получаться все лучше и лучше. Как раз после того, когда я поняла, что никто за мной не придет, и то что случилось со мной и с Кириллом — это не бредовый сон. Это реальность, вашу мать. Самая настоящая и беспощадная реальность.
И, что самое поразительное, если так подумать или же взглянуть со стороны вполне себе обывательским взглядом, ведь меня, по сути, никто не похищал. По крайней мере, насильно. Меня не приковывали цепями, даже не угрожали оружием (если не считать так и не состоявшейся с Глебом секс-прелюдии в его домашнем кабинете), более того, на меня ни разу не подняли руки и не повысили до крика голоса. Я даже уверена, что среди нынешних представительниц слабого пола неважно какого возрастного сегмента, найдется предостаточно и тех, кто скажет, что о такой, как у меня, жизни многие могут сейчас только мечтать. Да как я вообще посмела на что-то жаловаться или того хуже, желать чего-то другого? Я точно не дружу со своей головой, если мечтаю поменять такого щедрого владельца на его жалкую копию — никчемного, еще и отбитого (причем уже буквально) на все извилины сыночка.
