Его хриплый шёпот почти сорвался на последнем словосочетании, будто перешёл допустимую грань своих пределов, самой запретной и мучительно желанной. И кажется, я ощутила его собственную вспышку острейшего возбуждения фантомной отдачей по моей стонущей киске, горячими приливами-толчками в разбухших половых губах, в кольцевых сжатиях вагины… Мы словно выходили на общий ментальный канал единого эро-слияния, чувствуя то, что нельзя испытать по отдельности – распускающуюся откровенность с обнажающейся одержимостью.
Это был не просто новый, совершенно нереальный уровень – это была твоя изощрённая тонкая месть, перепрошивка моей сущности абсолютно новыми, неразрывными нитями… поверх старых зарубцевавшихся стежков…
Ты мог говорить тогда всё, что угодно, даже о том, что хочешь вспороть мне живот прямо здесь и намотать кишками на ножки этих кресел, и едва ли бы я с этим не согласилась или не расслышала предупредительного сигнала надвигающейся опасности. При словах «в моём ошейнике» меня не передёрнуло, не вырвало тонущим сознанием из твоих цепких пальцев ласкового палача… Меня обожгло и накрыло ещё больнее, потому что… это было ТВОЕЙ слабостью, твоим упоительным эрогенным стимулом, который я ощущала, но не воспринимала здравым рассудком. Мне этого и не нужно было, мне с лихвой хватало того, что я чувствовала, впитывала, пропускала в себя… через тебя, через твои руки, голос, желания… ощущения… Ты и был моим сплошным живым, заполняющим меня до краёв сладчайшим ощущением. Да… сейчас ты был моим… моим Дэнни!..
-…А ты, сука, на что смотришь?.. Тебе мало порнушки в твоём айфоне?! – ледяная сталь, рубанувшая наотмашь спёртый воздух вагона практически не задела моего полуспящего сознания, защищенного твоим ментальным и самым непреодолимым физическим биополем.
Только на несколько секунд осмысленно фокусирую свой взгляд, слегка приподнимая голову, скорее вынужденно, на автомате, а не от удивления или испуганного любопытства. И нет, сердце не сбивается с твоего окутывающего ритма. Меня абсолютно не задевает вид побледневшего лица незнакомого парня в чёрной лыжной шапочке, спортивной дутой куртке и, да, с айфоном в руках, от которого к его уху тянулся проводок наушников. Я лишь слегка задеваю взглядом и едва ли осмысленным скольжением сознания по внутренним стенам и панорамным окнам вагона, прописывая на подсознательных окраинах памяти тлеющие звуки с вибрацией движущегося транспорта.
И меня качает и топит не в этих нестабильных точках непрерывного смещения пространства и времени. Меня захватывает и нещадно подминает под себя твоё плотное нереально мощное подавление, с каждой последующей секундой просачиваясь в меня ещё глубже, ещё сильней, ещё откровенней. И к этой сценке я не испытываю ничего схожего ни со стыдом, ни с испугом, особенно, когда правая рука Дэниэла соскальзывает с моих губ и невозмутимо опускается к моему животу.
Его пальцы уверенно расстёгивают нижние пуговицы на планке пальто, проникая под полочки толстой шерстяной ткани и сразу же накрывая «ошпаривающим» теплом широкой ладони весь лобок поверх ширинки срейчевых брюк. И как раз в тот самый момент, когда совершенно незнакомый (заметно занервничавший) парень в коричневой дутке встаёт с боковой скамьи, насуплено отворачиваясь и не останавливаясь не на секунду, направляется к противоположному ряду кресел в самый конец вагона, усаживаясь к нам спиной, рядом с парочкой других ничего не замечающих безликих пассажиров.
Замещение двух реальностей или полярностей в пару невидимых, но осязаемых мгновений с лёгким давлением-поглаживанием твоей руки по низу моего живота и лобка. Манипуляция искусного менталиста, переключающего сознание и тело на нужный ему режим – на себя… Взгляд теряет осмысленность в этом пространстве, разрывая нити между памятью, разумом и ускользающей действительностью. Я перехожу на твою волну без какого-либо сопротивления или трения с вынужденным соприкосновением внешних раздражителей. Меня скорей ещё глубже топит усилившейся мощью твоей защитной ревностной блокады.
Не важно, что ты сейчас говоришь и как стараешься исполосовать мой мозг с тлеющим рассудком режущей росписью своих хлёстких уничижающих фраз. Я цепляюсь не за слова, а за ощущения, за обжигающие вспышки, спровоцированные их неумолимыми захлёстами, врезающиеся прямо под кожу, мышцы, нервы, в кость – в клетки вырванной твоими руками моей сущности. Ты уже накручивал их волокна на свои пальцы, затягивая в неразрывные морские узлы своего неповторимого авторского узора… неспешно, с невыносимой лаской заставляя тянуться за ними по инерции, как за руками моего персонального кукловода…
Новое, ещё более глубокое погружение, на этот раз без права всплыть на поверхность самой… пока ты САМ этого не разрешишь… или пока не вдохнешь спасительным глотком воздуха из собственных лёгких в мои…
- Ты не просто этого хочешь, хотела и всегда будешь хотеть! Это твоя сущность, это то, что ты есть, всё, чем существуешь, дышишь и ради чего живёшь… только импульсами с желаниями быть рядом: ждать, тянуться, хотеть, умолять, сходить с ума и умирать, как от нехватки кислорода или обезвоживания! Такие вещи ничем не задушишь и не вытравишь – ничем и никем! Не заменишь и не подберёшь идеального протеза, потому что всё это будет не то, жалкими подделками. Разве ты сама так и не осознала этого, Эллис, за все эти годы? Меня никем невозможно заменить – НИКЕМ!
Лёгкий нажим пальцев левой руки на моём лице под дрожащий порывистый выдох из моих раскрытых губок в унисон принудительного толчка – твоего давления на мои скулы и подбородок. Запрокидывая обратно мне голову, вжимая затылком в жёсткое упругое предплечье, тут же перекрывая потолок вагона контрастными чертами лепной живой маски ненасытного демона. Расплавленная бронза сминающих глаз накрывает тугой повязкой мой собственный взгляд, фиксируя лишь в одной неразрывной точке – в глубине его засасывающей бездны, в раскалённой магме жидкого чёрного золота… Но кто сказал, что меня тянет поднять руки и содрать её с собственных глаз?
Мои веки раскрываются ещё шире, будто и вправду впитывают насильственный нажим твоего взгляда болевыми рецепторами глазного нерва.
- Поэтому ты здесь! – не слышу, а скорей чувствую вибрацию молнии на своём животе под спокойным движением твоих пальцев. – Ты сама наконец-то это признала и приняла, как должное, необходимое, неизбежное… - сухой щелчок пуговицы-кнопки на поясе брюк томной отдачей, щемящей вспышкой по центральной линии дрогнувшего лобка, прямо в узкую щёлочку сомкнутых половых губ. – Ты там, где и должна была быть всё это время, всегда! И не только мыслями и фантазиями, а вся, до самой последней клеточки своего порочного бл**кого тела! Потому что не тебе решать, где ему быть и с кем спать. Оно моё, только моё и всегда принадлежало только мне одному!
Сдержать тихий стон-всхлип не удаётся, хотя я и не пыталась, даже не думала об этом, не понимала зачем…
Кончики пальцев, сами фаланги, мягкие подушечки широкой бархатной ладони плавным скольжением-«погружением» накрыли весь мой лобок, беспрепятственно забравшись под резнику и трикотажную ткань трусиков. Боже… это было не просто похотливое вторжение, меня реально накрыло самым плотным, нежным и возбуждающим вакуумом родного и долгожданного тепла… твоего тепла! И кажется внутреннюю кромку моих век обожгло режущей плёнкой подступивших слёз.
