Почти не ощущаю холода широкого браслета из кованного железа, обхватывающего всё запястья левой руки пока Алекс не выпускает его тяжесть из своих сильных натренированных пальцев. Его вес и обмораживающая поверхность начинают проникать в твою кожу с шокирующим осознанием, что это не бутафория, и зажимы первого кольца стягивают обруч неразрывного наруча реальным блокирующим обхватом самую уязвимую часть твоей руки.
Возможно в любой другой день и при других обстоятельствах я бы и пошутил, но только не тогда. В тот вечер и в те секунды всё воспринималось иначе – по настоящему, со стынущим в коже и лёгких полного осознания происходящего, вплетающего в волокна твоей сердечной мышцы узор заиндевевшего страха, острейшей волновой отдачей по всем нервным узлам позвоночника. Нечто похожее на момент, когда ты сидишь в стоматологическом кресле и твой лечащий врач непринуждённо раскладывает перед тобой все свои рабочие инструменты или меняет насадку на бормашинке на новое сверло определённой толщины и длины. Тебя ещё не сверлят, но ты уже этого ждёшь, как неизбежного, но почти свершившегося факта.
Разве что мне тогда было несколько сложнее. Я прекрасно знал, что наказание будет приведено в исполнение, и каким оно будет очень болезненным и возможно даже слишком долгим… Но я понятия не имел как, когда и насколько сильно.
Второй парный браслет обхватывает правое запястье на этот раз более ощутимым давлением. Не успевает железо вобрать тепло моей кожи, мне уже чудится, как мои поры немеют и зудят под оттиском металлического обморожения вплоть до дискомфортного аллергического жжения. Или это чистый психосоматический эффект?
«А сейчас?.. Учти, это не на пару часов.» - «Ты же проследишь… чтобы я не задохнулся от приступа панического удушья? Теперь это входит в твои основные обязанности?» - «Дэн, это последнее замечание, которое я тебе сейчас сделаю! Я понимаю, ты нервничаешь и всё такое. Но ты пришёл сюда добровольно, а значит беспрекословно принимаешь все мои правила и условия. И твоё поведение, включая манеру словоизложения попадают под них автоматом. Только «да, Мастер!» или «нет, Мастер!» или в приемлемой для меня лаконичной, сверх содержательной форме.»
Если бы не его спокойный почти бесчувственный тон весьма терпеливого учителя с прицелом пронизывающих тебя насквозь ледяных свинцовых глаз, я бы решил, что он тоже… волнуется. Подолгу удерживаться за остро заточенные лезвия, кромсающие твою глазную сетчатку просто нереально. Примораживает к месту по самое немогу и отдаёт царапающим свербением по коже на запястьях.
У вины извращённое чувство юмора – она способна резануть тебя там, где её попросту и быть не должно не под каким соусом!
Взгляд соскальзывает, как по острым камням утёса на ложный спасительный «выступ» - к рукам Лекса, вернее к широкому железному кольцу большого обруча… к тюремному ошейнику. Те же два дюйма ширины, что и на браслетах наручей и не меньше пяти миллиметров толщины слоёного кованного металла (даже не сомневаюсь, что эти изделия не механического производства и обработки!). Никакого хромированного глянца и дополнительных гламурных примочек. Матовый «потёртый» тусклый цвет тёмного железа с примесью желтоватого оттенка латуни и единственным кольцом, впаянным где-то точно по центру. И конечно же, соединительные петли и цилиндрический сердечник встроенного замка на обеих концах. И он не просто настоящий… Тебе собираются надеть его на шею не ради забавы и далеко не на пару дней…
«Я готов… Мастер… Простите за мой спонтанный порыв… слабости…»
«Собери и убери с шеи волосы.» - как он ещё сам не принёс с собой ножниц и не обрезал мне мои космы под самый корень?
Выполняю приказ практически без заминки. Давление браслетов в дрожащих обессиленных руках на весу за головой кажется сцарапывает не только кожу, но и отдает внутри костной ткани запястьев.
Это не просто моральное и физическое унижение – это прошивка всех твоих когда-то раскрытых каналов и свободных частот ничем нестеснённого разума. Даже изнутри тебя можно не только сковать, но и намертво сшить по самым неподдающимся точкам и неразрывным волокнам. При чём ты ясно понимаешь, что ничего бы этого не было, если бы ты сам так глубоко не принимал в себя всё это, не испытывая не единого порыва к сопротивлению.
Я не знаю, что тогда случилось со временем, я просто перестал его ощущать. Оно вроде и было, даже вело счет по звеньям настоящих цепей, по четким размеренным движениям уверенных рук и пальцев Александра Рейнольдза, по гулкой аритмии моего собственного сердца... И да, я впитывал его в себя через все это, включая окружающие запахи и картинки, как та сухая губка, смешивая эту сборную солянку в общий коктейль моей новой горькой микстуры. Тебе приходится глотать эту отвратную субстанцию, потому что кто-то убедил тебя в ее исцеляющих свойствах, будто она способна снять твою подкожную лихорадку и даже вылечить... пусть и не сразу... не за один прием.
На этот раз я все-таки вздрогнул, хотя и готовился до самой последней секунды. Возможно слишком перенапрягся. Или нервные окончания кожи на моей шее оказались невероятно чувствительными, или это старый панический рефлекс? Терпеть не могу, когда кто-то хватает или просто трогает меня за шею. Наверное, прописался еще с детства, когда весьма любвеобильный педиатр пытался прощупать на моем горле щитовидную железу, обнадежив до этого, что это абсолютно не больно. Но, как это ни странно, давление железного ошейника оказалось на удивление куда щадящим, хотя и далеко не из приятных. Чувствовать кожей, нервами, мышцами каждое скольжение, сцарапывающий разворот металла по всему обхвату шеи, механические щелчки и натяжение скреплений со считывающими по резьбе штырями зажимов... Не могу понять, страшно мне в эти секунды или только дурно и слегка мутит?
"Можешь лечь..." - Алекс выпрямляется, молча выжидая, когда я выполню следующий приказ, подбирая по ходу цепи с карабинами с внутренними замками под ключ, как у наручников. Весь этот мой новый шикарный гарнитур он принес сюда почти час назад вместе с другими так называемыми вещами первой необходимости. Перед этим мне было разрешено переодеться в обычные спортивки и майку. Еще один великодушный жест от щедрого хозяина, хотя я уже был готов провести первую ночь в его доме практически голышом и не на топчане.
"Постарайся заснуть пораньше и выспаться к утру." - напутствие перед уходом? Под глухой лязг тяжелых звеньев кандалов – двух коротких отрезков цепи (не больше фута каждая) защелкивающихся теми самыми карабинами в кольцах на наручниках и ошейнике.
"Я бы мог дать тебе снотворного, но боюсь, завтра после него ты будешь туго соображать и... ощутимо тормозить. А это может нам обоим не понравится."
Заключительные манипуляции? Мое дыхание все-таки сбивается. Алекс спускает, вернее перетягивает через верхнее кольцо в потолке конец еще одной более толстой и длинной цепи. Ее карабин замыкается на центральном звене цепи наручников уже знакомым, но далеко не успокаивающим механическим щелчком. Натяжение ее звеньев передается второму "отрезку", протянутому от кандалов на руках до кольца на ошейнике на моем горле. Почти колодка, разве что частично подвижная.
