И как видно в этой игре мы просчитались оба. Алекс зациклился на лечении моего тела, я же на бегстве из реальности.
Да, признаюсь, к концу четвертой недели меня уже так не тянуло на выпивку и не ломало от желания залить себя под завязку этим ядовитым пойлом. Но не скажу, что к этому же времени четко ограниченные по часам тематические сессии и выбранные меры физического наказания влияли на мое тело и сознание ожидаемым воздействием. Казалось, чем дальше мы двигались по этой ломанной "прямой", тем ближе я ощущал возможный срыв на нереальную глубину. Чем идеальней проходила сессия и чем больнее в меня врезались "когти" выбранных ударных девайсов, тем жестче и мучительней меня крыл дальнейший откат.
С каждой пройденной неделей смешанный ток нервной дрожи увеличивал свой разряд на несколько сот вольт, и я уже попросту не знал, где брать силы, чтобы гасить ее визуальную отдачу и каким-то немыслимым образом не выдавать своего истинного состояния. Да и по поведению Лекса было слишком очевидно, что он явно не доволен результатами нашей безумной авантюры.
И не удивительно. За четыре недели мое желание перелистывать страницы томика Шекспира увеличилось в разы. Я тянулся за этой книгой уже едва ли не во время сессий. Бл**ь, я уже хотел засыпать с ней, зажимая ее между изгибами локтей и иссохшей грудью, как какая-нибудь напуганная на ночь страшными сказками маленькая девочка с плюшевым медвежонком…
* * *
"Ничего не понимаю... – доктор Кэмбел удивленно, или скорее недовольно хмурился, переставляя двойную головку стетоскопа по определенным точкам на моей грудной клетке, преимущественно с ее левой стороны (холодная нержавеющая сталь не успевала даже нагреваться от "тепла" моей истончившейся кожи). – За такой срок вместо улучшений наблюдать такой... стремительный спад. Вы выполняете все мои предписания? Питание, режим приема препаратов?.." - "Да, док, он делает все с точностью, что вы ему назначили. И я сам за этим бдительно слежу!" – спасибо Алексу, взявшему на себя роль отвечать на вопросы частного врача вместо меня. И не только отвечать.
В этом и заключалась вся несостоятельность моего неудачного розыгрыша – когда появляется третий профессиональный свидетель, он может подтвердить все опасения второго заинтересованного лица.
"Тогда почему такое сильное истощение? Если питание в норме, регулярный прием лекарств и физ. режим, из-за чего такая сильная потеря веса и ухудшение сердечного ритма? Еще пара недель подобного спада, и мне придется вас срочно госпитализировать на стационарное лечение и, боюсь, сердечная недостаточность будет одной каплей из общего моря! Стрессы, нервные перепады?.." – док сосредоточенно ощупывал мое слегка напряженное тело, оттягивал нижние веки на моих глазах, словно пытался заглянуть-докопаться через глазное дно в средоточие очага моего загадочного ухудшения.
"Вроде ничего такого за последние недели не происходило. Наоборот, казалось, все идет просто замечательно, как по маслу!" – Лекс продолжал отвечать, пока сверлил мое лицо в двух шагах от нас весьма красноречивым и не менее придавливающим взглядом. Интересно, что бы было, узнай доктор, где именно проходило мое столь неудачное физическое восстановление? Или скорей ничего бы не было? Никаких звонков в соц. и спецслужбы? И то что меня во время его приездов переводили в одну из спален гостевых комнат имения было чистой условностью. Спустись он хотя бы раз в обжитую мною комнатку общего подвала, не думаю, что он изменил бы своего мнения или "догадался", в чем причина. Он просто выполнял свою работу, за которую ему платили довольно неплохие комиссионные, как и за дополнительную услугу – не спрашивать настоящего имени своего нового пациента и не заводить на него медкарту в своей частной клинике. Большие деньги и впечатляющие связи могли творить и не такие чудеса.
"Я возьму несколько анализов и оставлю пару емкостей на утренний стул и сбор мочи. Перешлете мне их завтра в лабораторию моей клиники..."
…"Думаю, на ближайшее время нам придется притормозить с нашими сессиями и прочими нетрадиционными экспериментами!" – Рейнольдз заговорил об этом уже после того, как мы спустились в подвал, в мою камеру, как раз через несколько минут после моего общего медосмотра и отъезда дока из Рейнхолла. В то время, как я уже успел натянуть на свое лицо маску непринужденной непосредственности, Лекс оставался при своей изначальной – слишком сдержанной и забронированной закалённым кевларовым покрытием.
"Да ладно, ты серьезно? Ну может с утра слегка сердце зашилось после утренней пробежки. Откуда на глаз можно определить степень ухудшения, тем более через такой внушительный срок? Думаешь, он там помнит, какое у меня было состояние несколько недель назад?" - "Дэн, не один я вижу, как ты за это время похудел. Если бы я сам не знал и видел, сколько ты съедаешь за день, уже давно бы решил, что ты себя сознательно моришь голодом! Короче... сегодня отдыхай и отвлекайся всем чем только в голову взбредет. Мне надо до вечера в Леонбург. Вернусь, поговорим об этом более основательно!"
До вечера? Бл**ь... Мы итак за последние недели через чур уж сильно сократили наши встречи и разговоры (про сессии можно и не заикаться) едва не до нескольких коротких минут в день. Казалось, Алекс отстранялся с каждым пройденным часом и совершенным его рукой ударом все больше и дальше. Конечно, у меня не было никаких прав проявлять настойчивого интереса и допытывать его в чем проблема. Да я уже и сам почти догадывался, что происходило. И едва ли это касалось нежелательной потери заинтересованности у Рейнольдза. Это была не апатия или же разочарование о принятом решении. Он не мог так просто взять и обрубить начатое нами восстановление, он был затянут в него куда глубже моего. И он не из тех людей, кто останавливается на полпути, даже когда вдруг ясно осознает, что уже несколько недель подряд идет не той дорогой.
И не знаю, почему на тот момент я почти ему поверил. Даже слегка испугался. Поговорить основательно? О чем? Что уже пора прикрывать нашу лавочку? Что вся эта затея и гроша ломанного не стоила? Он мне давал до вечера время, чтобы я основательно подготовился со своей защитной речью? Да, но откуда мне знать, о чем именно он будет говорить или в чем меня станет обвинять? Или это мягкий намек, что мне пора паковать свои вещи? Тогда какого хрена он опять одел мне на шею ошейник, когда мы сюда спустились?
Лучший способ отвлечься от этого – не думать об этом вообще! Или переключиться на что-то более... болезненное? На то, к чему интуитивно тянулось не только надорванное сознание, но и само тело. Это уже стало почти моим новым рефлексом, тайным ритуалом, если не прописавшейся зависимостью. Потянуться, едва осознавая, что делает правая рука к подвесной полке и подхватить слегка дрожащими пальцами пухлый томик Шекспировских пьес. Если бы Алекс спросил, какие именно произведения великого драматурга входили в этот сборник, боюсь, я бы не вспомнил ни одного правильного названия. А еще мне приходилось буквально насильно контролировать подобные порывы, чтобы не вызвать подозрений, как и вопросов касательно этой книги – сколько же я буду заново перечитывать ее раз за разом каждый божий день?
Видно в тот день я несколько расслабился, хотя и старался придерживаться изначального выбранного "курса" (как никак режим перемотки и просмотра видеозаписи никто не отменял). Главное, вести себя, как обычно. Не важно, что после возвращения в подвал и последних слов Алекса меня продолжало крыть и дожимать вернувшейся в своей первозданной красе подкожной лихорадкой. И я знал, что это лишь ее безобидная прелюдия. Достаточно залезть с ногами на топчан, откинуться головой на подложенную подушку, принять позу скучающего пофигиста и открыть эту гребаную книгу... И ее невидимые иглы пульсирующими вспышками въедались-сцарапывали кожу на моих ладонях, пальцах, тончайших узорах-линиях немеющего эпидермиса. Я впускал тебя в поры, в ослабленные нити капилляров и нервных окончаний без какого-либо напряжения. Мне не нужно было стимулировать этих чувств и ощущений никакими дополнительными стероидами, достаточно увидеть одну из фотографий... увидеть тебя, чтобы сердце снова остановилось и рвануло судорожными перебоями по зарубцевавшейся сетке истончающихся мышц. Чтобы сделать конвульсивный вздох в сжавшиеся легкие и каким-то чудом сдержать немощный всхлип, не потянуться ладонью к груди, к резанувшей под ребрами точке неожиданного болезненного спазма (говорят люди истощенные физическим голодом умирают от инфаркта, потому что сердце тоже теряет свои объемы?).
