Она была не просто податливыми воском в его ладонях, она была готова умереть прямо здесь и сейчас, и только в его руках, за возможность ещё раз ощутить его щедрую ласку или даже сладкую боль от затягивающихся ремней на её запястьях и ногах под неспешным движением его опытных пальцев. Если она и боялась чего-то в эти секунды, то только потерять ощущение его присутствия, его волнующих ласк, успокаивающего шёпота, окутывающих и пульсирующих по её коже немеющих отпечатков блаженной истомы. И он без особого напряжения считывал все её мысли, каждое замеревшее вместе с её дыханием предвкушение перед его последующей манипуляцией – затянуть на бедре ещё один ремень или провести ладонью по вздрагивающему животику, краем мизинца задевая кромку чёрных полупрозрачных трусиков и самой чувствительной под ней линии лобка. Чем дальше продолжался этот ритуал с фиксацией и распятием Амелии на "хирургическом" кресле пыток, тем сложнее ей было сдерживать собственное нетерпение и громкое дыхание, граничащее с тихими всхлипами и стонами. Совершенное женское тело на пугающей конструкции черного "паука", затянувшего на раскинутых в стороны руках и ногах жесткие жгуты своей черной паутины. Кто рискнет сказать, что эта картина выглядела вульгарной и развратной, и попробует осудить саму девушку за её безумное желание быть "растерзанной" в этой откровенной позе добровольной жертвы? И она действительно выглядела пугающе восхитительной, порочно прекрасной и завораживающей! И соприкасаясь с её живыми формами и невидимыми тенями ненасытного мрака, с её скрытыми желаниями, сдерживаемой и такой открытой страстью, греховным исступлением и неуемной болью нестерпимого возбуждения, ты словно сам начинал поглощать их собой, впитывать каждый отпечаток их сенсорных эхограмм рецепторами собственной кожи, нервными окончаниями своей воспаленной сущности, погружаясь сознанием и чувствами куда глубже, чем это мог сделать кто-либо другой на твоем месте.
Никогда в жизни я не испытывал влечения наблюдать за чьими-то (и тем более тематическими) играми, принимая роль третьего пассивного (и уж тем более активного) участника. Не скажу, что и сейчас я чувствовал к этому определенную нужду с пристрастием, это было совсем другое. И мне не хватит всего своего опыта врожденного психолога, чтобы объяснить этот феномен в доступных словах.
Будь на месте Алекса кто-то иной, меня бы не смогли здесь удержать и десять подобных кресел. Может благодаря его присутствию или тому, что он знал куда больше других и был связан со мной уже не только на дружеских началах? Знал, как и для чего всё это делал... Или то что я видел не только воспроизводимую его руками картину абсолютно запретного и недоступного для тысячи непосвященных, а именно ощущал – воспринимал её большую (вернее, невидимую) часть на себя... в себя. А может из-за того, что я ещё никогда в жизни не испытывал такой острой и глубокой связи с тобой... никогда не чувствовал тебя в себе настолько сильно и буквально физически!
Боже, я же столько лет открещивался от всех этих возможных образов... Я даже думать боялся, чтобы увидеть тебя хотя бы мельком в своем больном воображении на одной из этих чудовищно красивых конструкциях пыток. Что же произошло сейчас? Почему и как я это отпустил? Почему позволяю им заползать в свою голову и оживать в зудящей коже через твои беззвучные стоны, шёпот и дыхание? Как умудряюсь настолько четко видеть твое лицо, твои расширенные глаза, приоткрытые губки, впитывать твою сладкую дрожь через свои ладони, самые уязвимые точки тела, чувствовать ими твое возбуждение, откровенное желание?.. Бл**ь!.. Как ты тянешься ко мне, хочешь меня, зовёшь, течешь только от осознания, что я хочу тебя не меньше!.. Разве такое возможно?!
Я мог поклясться, что пропустил твой немощный всхлип будоражащей вибрацией прямо внутри, по своим обнаженным струнам эрогенных каналов в голове и в теле. Это не Амелия часто задышала и не смогла свести-сжать дрожащие бедра, когда ладони Алекса приподняли её голову под затылок, зафиксировав в удобной для себя позиции, ласково собирая с её плеч и из под спины длинные пряди густых тёмно-русых волос. Это не ей через пару секунд накрыли глаза плотной кожаной повязкой и затянули концы шёлковых завязок на затылке. И не она застыла в немом ожидании, распятая в позе святой грешницы перед ненасытным зверем, которому доверила свою жизнь и волю до самой последней капли и вздоха.
Завершающий штрих? Я был настолько погружен в собственный шоковый транс, что по началу не заметил или вообще не воспринял очередную манипуляцию Рейнольдза – как и для чего он одел на голову Амелии звуконепроницаемые антифоны, полностью перекрыв ей ушки черными кожаными амбушюрами. Сенсорная депривация на зрение и слух?
Почему на слух, я понял это меньше чем через минуту, когда Алекс отошел от своей жертвы, подхватил со столика заранее подготовленный черный флоггер с удобной жесткой оплетенной рукоятью и хвостом из тонких полос мягкой кожи, и сделал пару ленивых шагов в мою сторону.
- А вот теперь я попрошу тебя о том, что собирался.
Мне потребовалось секунд тридцать (если не больше!), прежде чем до меня дошло зачем Лекс протягивал мне в своей правой руке эту... гребаную плеть, смотрел на меня с высоты своего голиафского роста и абсолютно не сдерживал ироничной ухмылки на искривлённом изгибе своих расслабленных губ.
- Я же обещал, что здесь никто и ничего не будет делать ТЕБЕ и с тобой... но это не значило, что от тебя не потребуют обратного.
Какое-то время я просто тупо смотрел на ручку многохвостки развернутую ко мне ладонью Алекса, словно пытался прочесть на ней ответ к вопросу, который никак не хотел формулироваться в моей голове. Может я действительно спал, или не успел заметить когда и насколько глубоко впал в этот закоротивший транс?
Медленно, без резких и поспешных движений, поднял взгляд и голову к лицу Рейнольдза, наконец-то набравшись "смелости" взглянуть в его непроницаемые глаза и сделать еще один не менее безумный встречный ход.
- Ты это серьезно? – даже нескольких дополнительных секунд мне так и не хватило, чтобы произнести свой вопрос на достаточно ровной тональности севшим от пережитого (и все еще переживаемого) волнения сиплым голосом. – Ты до этого случайно сам... нигде не прикладывался своей головой?
- Да, Дэн, и даже более, чем просто серьезно! – он никак не отреагировал на мою издевку, прекрасно зная наперед, какой будет моя реакция на его предложение, как впрочем и то, чем обернется дальнее развитие нашего столкновения крайне несовместимых взглядов. – И это всего лишь безобидный флоггер, от которого даже ребенок едва заплачет.
- Я не об этом, Лекс...
- А я как раз об этом! – когда улыбка сошла с его губ, я понял, что его глаз она так и не задела. – Ты же никогда и не пытался пробовать, если мне не изменяет память. Откуда такая уверенность, что тебе не понравится и ты не войдешь во вкус? Или как раз этого ты больше всего и боишься? Того, что тебе может понравиться?
- Я не бью женщин... – наверное, я сильно плотно сжал перед этим челюсти и губы, чуть ли не до судороги в мышцах. Мне пришлось их опять разлеплять, перед тем как выдавить ответ ещё более охрипшим голосом.
