«У меня только три основных правила, которые ты обязана соблюдать и свято чтить, подобно всем правилам данного клуба!» - обычно я смотрел на свою жертву сверху вниз, стоящую на тот момент передо мной на коленках, и лениво смазывал большим пальцем с ее пухлых губок тройной слой темно-бордовой (почти черной) помады. – «Мы не целуемся в губы, не обнимаемся и не ведем задушевных бесед о моей личной жизни.»
Если учесть тот факт, что я никогда не трахался с одной и той же партнершей дважды, можно сказать, практически у всех после моих предупреждений тут же возникал ответный интуитивный интерес.
«Не целуемся?» - кажется, некоторые из них произносили данный вопрос отнюдь не с тайным облегчением.
«Извини, милая, но меня не тянет засовывать свой язык в чей-то рот, особенно после того, как в нем успело побывать не меньше дюжины совершенно разных мужских (и не мужских тоже) членов! Меня это абсолютно не заводит, как и мысль... вылизать общественную урну. Куни тоже не будет. Прости.»
Оскорбления подобного типа для подобных девушек зачастую считались нормой, а иногда и частью большинства проводимых ими же ролевых игр. Вот только я всегда говорил им эти вещи вполне серьезно, при чем настолько серьезно, что многим из них так и не удавалось скрыть ответной обиды в расширенных зрачках с перехватившим в горле спазмом сбившегося дыхания. И меня заводили отнюдь не физическая боль, судорожные всхлипы и дергающиеся тела всех моих нижних партнерш по клубу. Бить, хлестать, душить, топить, поливать расплавленным воском, протыкать иглами или пеленать в пищевую пленку – увы, все это было не мое. Мне не была интересна чужая телесная боль, особенно если от нее получали чуть ли не тройное удовольствие. Меня подхлестывал сам процесс морального унижения. Ведь они даже не догадывались, кому на самом деле предназначались все мои слова. Они лишь выполняли свою работу, а я использовал их для выхода скрытой части своих раскормленных комплексов. Еще один наркотик, еще одна зависимость, которая хрен смогла перекрыть предшествующую. Разве что срывы в запои становились не столь частыми, хотя и не менее продолжительными.
«Дэн, откровенно говоря, ты меня... очень и очень разочаровываешь! С тебя же так и прет изощренный тематик, но ты... делаешь все возможное, чтобы использовать его с совершенно иной для себя позиции. Ты сознательно (нет, далеко не подсознательно!) все портишь!» - «Алекс, давай посмотрим правде в глаза. Я далеко не ты и никогда таким не стану, как бы сильно тебе этого не хотелось самому! Да, спасибо, что показал мне способы, как трахаться без обязательств перед партнерами. Кто его знает, может после женитьбы я стану таким же завсегдатаем вашего специфического клуба, как и ты, но в остальном... прости. Это не панацея для таких, как я!» - «Скорей всего ты так и не разобрался... не захотел вникнуть в саму суть темы, решив для "безопасности" поплавать в сторонке, на отмели и чисто из уважения ко мне. Или убедил себя, что это не твое...» - «Ты прекрасно знаешь все, что я думаю по поводу всей Темы и о всех ее неофициальных канонах. Я не могу воспринимать такие вещи всерьез! Считай меня атеистом Темы, слегка увлеченным некоторой из ее атрибутик. Обустраивать целые залы с галереями или подвалы в фамильных имениях своих предков я определенно не собираюсь. Скорей я начну коллекционировать средневековое оружие, но только не флоггеры с цепями...» - «Значит... ты тот самый утопающий, который совершенно не думает спасаться...» - «Разве я просил себя спасать?»
Наверное это был первый и единственный раз, когда я видел Алекса таким подавленным и мрачным. Впервые он отвёл взгляд и довольно долго обдумывал дальнейшие слова, не глядя на меня или на что-то еще.
«Чтож... - голос звучал ровно, в его привычном стиле, но с ощутимой пониженной тональностью в сиплом баритоне. – Когда тебе самому опротивит облюбованный тобою ад, и ты сознательно и искренне возжелаешь от него избавиться, тогда... и поговорим. Я всегда готов тебе помочь, Дэн, ты и без моих кровных клятв об этом прекрасно знаешь. Но я сделаю это только лишь тогда, когда ты сам лично попросишь меня об этом... И когда я сам увижу насколько сильно ты этого хочешь!»
Знал ли Алекс и уж тем более я, что тот ад, в котором я добровольно прожил столько лет, вскармливая и лелея каждый из пройденных кругов, оказался самым банальным чистилищем – прелюдией-переходом к настоящему всепожирающему Армагеддону. Что я буду вспоминать об этих годах чуть ли не с ностальгией, тоскуя по самым "чудесным" дням всей моей жизни. Что мой реальный ад только-только собирался случиться. И что через несколько лет я буду лично умолять Алекса и буквально на коленях помочь мне сделать хотя бы один вдох полной грудью, чтобы не чувствовать при этом выворачивающей на изнанку внутренней боли.
Не знаю, как это происходит в загробной жизни, зато теперь мне досконально известно, как это бывает в отрезвляющей реальности. Ты никогда не сможешь понять, до конца прочувствовать, что такое истинный ад с его засасывающими недрами бесконечных кроваво-огненных лабиринтов самой невыносимой оголенной боли, выжигающей тебя изнутри кипящей ртути чистого откровенного безумия... пока перед этим тебе не подарят несколько дней упоительного рая.
Ты мой ад, ты мой рай... ты моя Вселенная!..
Самые светлые, солнечные, яркие, ослепляющие участки памяти – белой памяти… с затягивающим эпицентром совершенного мироздания, жемчужной россыпи мириад неповторимых галактик, радужных туманностей в вальсирующей спирали бесконечного Абсолюта… Я и догадаться не мог насколько она могла быть прекрасной и… единственной!.. Я и представить не мог, что она существовала… существовала в тебе! Что она войдёт в меня, станет неотъемлемой частью меня самого, поглотит, растворит, сольётся с молекулами и атомами моей сущности, наполнит сознание и естество человека по имени Дэниэл Мэндэлл-младший… Что он уже никогда не будет таким, как прежде… и он уже никогда не сумеет смириться с тем, что у него отобрали… что отобрала у него ты!..
Моя маленькая, наивная, глупая девочка. Не того монстра ты испугалась 10 лет назад, не о нём я замалчивал и боялся тебе рассказывать… боялся спугнуть свою нежную, чуткую малышку Эллис. Боялся самого себя, того, что испытывал, через что впервые в жизни прошёл… прочувствовал…
Ты была первая, единственная, непонятная, ирреальная и одновременно самая настоящая и живая. Я сам не соображал, что происходило, и почему это происходило именно так и именно со мной… и только с тобой! Почему мне это так нравилось, почему с каждым разом я хотел большего… и почему так хотел лишь тебя одну?!
Наша самая первая встреча, первый зрительный контакт… Твои удивлённые огромные глазки, чуть приоткрытый от неподдельного изумления ротик… выбившиеся светлые пряди песочной платины… алый приток горячей крови в пухлые губки, зардевшие щеки и ушки… Девушка-ребёнок с искренним взглядом на окружающий её яркий солнечный мир, в ореоле ослепляющего дневного света, доверчиво льнущего к её чистой нежной коже, путающегося заигравшимися бликами в золотой паутине её растрёпанных волос… в глубине чистого прозрачного бирюзового омута глаз. Ты смотрела на меня или… в меня, как будто заглядывала из параллельного измерения в пугающую бездну разверзнувшегося мрака… открывшегося портала в мою абсолютную чёрную пустоту…