— Умница. Моя послушная, храбрая девочка.
И новый поток слез хлынул не после твоего последнего удара стека по моим пальцам, не после взрывной волны острейшей боли, вспоровшей чувствительную плоть и кости твоей непримиримой воли Черного Мастера, а от твоего последующего поцелуя — прикосновения твоих мягких, теплых и практически сухих губ к моему влажному от холодной испарины лбу, прямо над кромкой черной повязки. Это и было твое щедрое поощрение? Или так ты выказывал личное удовлетворение от полученного результата?
Мне даже не полегчало, когда ты вернул изголовье кресла-лежанки в предыдущее положение, приподняв ее вместе с моей головой плавной фиксацией на несколько дюймов вверх.
— Ну, все… тише. Уже все прошло. Все позади… моя покладистая сучка заслужила свое законное право на свою призовую награду.
Неужели после таких слов, я захочу, чтобы ты продолжал что-то еще сверх того? Ты разве не видишь, как мне больно? И что я задыхаюсь, заливаюсь слезами именно от этой гребаной боли. Или тебе ничего не стоит переключить меня обратно, прервать это срыв сумасшедшего падения очередным действием искусного палача… расслабить свои красные нити на моих кровоточащих ранах и потянуть за другие… или за все сразу?
Казалось, мне действительно на какое-то время уже стало все равно, что ты будешь со мной дальше делать, чем бить и резать по моему почти скончавшемуся рассудку и парализованному в утихающих волнах физической и психосоматической боли телу. И когда я слышала твои шаги и перемещающийся к изножью станка голос, я уже практически вообще ни о чем не думала. Только глубоко, прерывисто дышала и плакала. Плакала, возможно, только потому, что попросту не могла остановиться.
— Так и должно быть, Эллис. За все надо платить. За право хотеть, за самые неисправимые ошибки и за то же право быть прощенной. И право получать наивысшее наслаждение стоит не меньше, а вместе с остальным, куда и намного больше.
О, нет, пожалуйста. Ты опять это делаешь. Опять прикасаешься к моей стонущей от пульсирующей боли киске, остановившись прямо напротив моих разведенных ног, у раскрытой, вывернутой и практически растерзанной тобою промежности. И я дергаюсь, вскрикиваю, рефлекторно втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, потому что мне не только больно. Бл**ь. Это уже предел всех невозможных пределов.
Она опять наливается горячими томными притоками, ритмичными внутренними приливами кипящей крови в унисон и под давлением подушечек твоих пальцев: по клитору, по вершине его гиперчувствительного треугольника, массируя и притягивая их эрогенные вспышки вслед за каждым твоим касанием и скольжением по складочкам вульвы и опухшим линиям раскрытых половых губ. Всего несколько невесомых или более упругих круговых нажимов на зудящие точки нежной вагинальной впадинки, и я уже буквально чувствую, как из ее растянутой щелочки на твои пальцы стекает несколько свежих капель моей обильной смазки.
— Но даже ради такого, возможно, вынести и стерпеть и куда смертельные пытки с нечеловеческой болью… Чтобы в одно мгновение раствориться всеми истерзанными ранами и ноющими шрамами в этом сладчайшем и недостижимом для других апогее.
О, боже… В этот раз я застонала в полный голос и неосознанно выгнулась, потянулась к тебе, на тебя, когда явственно ощутила прохладное касание гладкой упругой головки члена к моему влажному входу в вагину. И я действительно не перепутала его с твоими пальцами, ни по его объемам, ни по фактуре и ни тем более по форме, как и по тяжести скользнувшего поверх складок вульвы до самого клитора всего ствола эрегированного фаллоса. Господи, я реально прочувствовала своей растертой воспаленной нежнейшей кожей самой интимной зоны тела весь его рельеф, каждую его вздутую вену, центральную линию упругого "ребра" по всей его длине, края и загибы венчика головки, даже ее тонкую натянутую уздечку. Fuck. Казалось, с любым, даже незначительным его движением, с трением его подвижной кожицы по моим влажным лепесткам малых губ, у меня плавилось не только вагина со всеми чувствительными линиями и мышцами заскулившей киски. Мой мозг практически отключился, сгорел к чертовой матери за несколько ничтожных секунд с твоими безжалостными пытками, разорвался на хрен в красную пыль под сверхощутимым давлением твоей тяжелой и прохладной мошонки, прижавшейся к моей пылающей промежности.
Несколько невыносимых скольжений члена от входа во влагалище до клитора и обратно, и я уже готова молить тебя вые**ь меня, не важно в каком положении и с применением хоть десяти стеков, но только чтобы ты наконец-то сделал это со мной, прямо сейчас же, сию же секунду.
— Моя сучка хочет меня… хочет х*й своего хозяина. Трясется и течет за ним.
Боже, меня накрыло окончательно тяжестью твоего тела, вжавшимся в мою растертую до пульсирующего воспаления киску каменным членом, но я была готова выдержать намного больше, лишь бы ты в меня вошел, даже пару трещин в ребрах, если ты вдруг захочешь раздавить меня своим весом. Мне плевать. Только сделай это, умоляю. Не мучай меня его трением по поверхности, не своди с ума его невыносимым осязанием и упругим рельефом, я хочу почувствовать его внутри, ВСЕГО. И так глубоко, как не удавалось вообще никому.
— И после этого ты будешь и дальше говорить, что делаешь это не добровольно? Чувствуешь все это вопреки своей воле? Не хочешь принадлежать мне и не умирать за право быть вые**ой мной?
Я думала, хуже всех предыдущих пыток просто ничего уже быть не может, но я забыла, в чьих руках находилась все это время. К чьим пальцам тянулись красные нити моих чувств, желаний и даже мыслей, и кто игрался с моим телом, на самых его недоступных для других струнах. Кто просчитал все свои ходы, силу и приемы воздействия, продумав и взвесив досконально каждую фразу и слово на десять тысяч ходов вперед.
И я действительно не ожидала, что ты сделаешь свое очередное вымеренное действие именно в эти секунды, снимешь с моих глаз повязку… сорвешь с моего шокированного сознания абсолютную черноту ложного забвения. И я задохнусь буквально до остановки сердца, оцепенею, застыну в твоих ласковых ладонях, обхвативших мою голову и лицо своими нежнейшими и самыми крепкими тисками. И это не будет моим долгожданным возвращением в визуальный мир, к его ярчайшим краскам, четким образам и глубоким контрастам окружающего пространства, потому что все это перекроет твое лицо и твои глаза, мертвая хватка твоего беспощадного взгляда. И ты будешь выглядеть в эти секунды настолько реальным, живым и настоящим, насколько это вообще возможно во всех существующих реальностях, включая твою собственную.
И я захочу закричать, но не смогу, как и порвать эту противоестественную связь, обрезать эти нити с тобой, вырваться из-под клинков твоих глубоких бездонных глаз, черных омутов жидкой расплавленной меди. Не смогу, потому что все это зависело уже не от меня, а от твоей ненасытной воли матерого хищника и палача, от твоих рук, от твоих пальцев, прошивающих с каждой пройденной секундой стежок за стежком по моему сердцу и разорванным тобою лоскутам моей задыхающейся сущности.
— Ты уже моя, Эллис. И ты никого и никогда не хотела настолько сильно, как меня. И ты будешь хотеть меня любого, в любой ипостаси и в любом положении, какое я сам для тебя выберу и в какое сам тебя и поставлю. Это всецело твой выбор.
