Буквально как сейчас. Когда его первая, черным силуэтом скользила с движением его рук по твоему бледнеющему в полусумраке личику и обнаженному телу.
Он не стал включать в спальне свет, его предостаточно хватало и в уличной иллюминации, заливавшей часть комнаты ярким пятном рассеивающихся лучей из большого, противоположного к кровати окна. Тем более он не хотел раздражать тебя светильниками, он прекрасно видел и в этих особенных мягких оттенках щадящих сумерек. Именно они продолжали создавать тот неповторимый ореол сплетающихся теней, мрака и цветового рефлекса с живыми соприкосновениями ваших тел и сущностей. Чувствовать тебя острее, чем это вообще возможно. Впускать вашу тьму тебе под кожу, в твои вены… в твое несопротивляющееся сознание.
Ему пришлось подняться с края кровати только раз, как и выйти в смежное помещение ванной комнаты. Взять одно из чистых полотенец, намочить под струей очень горячей воды, почти кипятка, вернуться обратно. Увидеть, что ты борешься с незаметно наползающим на твой ослабленный разум сном, как и до этого, будто неосознанно продолжаешь чего-то бояться.
Знаю, моя девочка, знаю… это новые инстинкты, желание вернуться в реальность, ко мне, проснуться раньше, чем тело и нервные окончания вспомнят все пережитые тобой этим вечером моменты нашего нового воссоединения. Ухватится за меня настоящего и живого до того, как ты поймешь, что ты действительно здесь, а не в Эшвилле, что я Дэниэл Мэндэлл-младший — твой хозяин, господин и Мастер. Ты ждешь меня, ты ощущаешь мою близость, даже когда меня нет рядом, и особенно, когда меня нет рядом. Теперь это станет твоим постоянным состоянием — жить ради того, чтобы ждать моего возвращения. Ждать меня.
Он снова присел на край кровати, расправляя в руках еще теплое полотенце и осторожно прикладывая его влажной махровой поверхностью к твоему солнечному сплетению. Ты тут же рефлекторно вздрагиваешь, возможно даже слегка "просыпаешься", но ненадолго. Расширившиеся на несколько секунд глаза снова покрываются сгустившейся пеленой неподдающегося транса, замирают в одной точке, на его лице, угасая под сгущающейся тенью мнимого покоя.
Он старается обтереть твою кожу как можно осторожнее, начиная с менее "чувствительных" участков: по центру груди к шее, до впадинок за ушами; снова вниз — к трапеции, по плечам и каждому изгибу руки до кончиков пальцев. Ты интуитивно пытаешься сжать ладошку, едва полотенце и влага задевают чуть припухший след, оставленный наконечником стека по ее центру, раздражая и без того болезненный отпечаток, но сил хватает только на этот неосознанный "жест". Рука слишком расслаблена, да и его пальцы без особого труда разжимают и расправляют твои фаланги, протирая с педантичной тщательностью и осторожностью каждый участок, задерживаясь лишь на рельефных линиях его личных меток.
Даже при таком освещении было хорошо видно, насколько чувствительной и нежной была твоя кожа — темные пятна небольших гематом проступили и продолжали выступать вдоль большинства уже налившихся кровью полос от "розги" стека и ремней-фиксаторов. Желание коснуться их губами и почувствовать их вкус кончиком языка было столь же сильным и непреодолимым, как и в сессионном зале.
Могла ли ты сейчас (да и когда либо вообще) понять, что они значили? Чем их рисунки и болевая пульсация на твоих растертых рецепторах являлись для него в эти мгновения? Расписывать твое тело их узорами, отмерять силу и нужный оттенок боли пропуская все это через нейроны собственного сознания, через нервные окончания собственных рук, пальцев и ненасытной черной сущности. Это не просто доводило или скорее взрывало степень психофизического возбуждения до нереальной шкалы, это буквально выходило за рамки любого рационального понимания, сминало в невидимую пыль под чистую все четкие грани и границы твоих устаревших представлений о том что правильно, а что нет… Сама того не осознавая, ты открывала ему доступ к тем вещам, о наличии которых в себе даже не догадывалась, и к их новому осмыслению-восприятию через собственную готовность им подчиняться… подчиняться его рукам, его выбору и воле. Через возможность воссоединиться в этих кроваво-огненных туманностях вашей вселенной, возрождающейся и оживающей с каждой новой вспышкой твоей боли. Две неотъемлемые составляющие: твое льнущее тело и готовое на все сознание, и его неоспоримый приоритет — сила и власть его руки, под которой теперь находилась вся твоя жизнь. Ты и он… Вместе, снова… как одно целое…
Он вернулся по твоей руке обратно к плечу, ключицам, с ласковой и заботливой нежностью обтирая поочередно оба полушария упругих грудок. Особенно сейчас их соски с поверхностными отметинами стека более всего чувствительны к прикосновениям, сжимаясь и покрываясь мурашками по стянутой коже, под нежным давлением его ладони, пальцев и охлаждающей влаги полотенца. И ты снова слегка каждый раз вздрагиваешь, стоит ему задеть самые болезненные и воспаленные участки, возможно хватаясь тонущим сознанием за эти ощущения, как за ускользающие из твоих пальцев страховочные тросы реальности. Ты продолжаешь сопротивляться, не желая проваливаться в сон… не желая терять с ним физической близости и самой крепкой эмоциональной связи.
Да, моя девочка. Я вижу и чувствую это, как и то, что сам не хочу тебя отпускать, разжимать пальцев и ослаблять эти нити, отдавать тебя во власть бредовых снов и видений. Я хочу контролировать все, АБСОЛЮТНО ВСЕ, вплоть до участков твоего разума, отвечающих за твои спонтанные мысли, образы и желания…
Но пока приходилось довольствоваться лишь этим, столь малым и недолговечным. Провести ладонью по всем чувственным формам и линиям твоего полуспящего тела, практически не ощущая между вами препятствия из махровой ткани полотенца. Ты осязаешь тепло и фактуру его руки даже через плотное влажное полотно, как он впитывает рецепторами собственной кожи твою ответную дрожь и рельеф нежных участков, безошибочно определяя, где выпуклые ребра грудной клетки, а где вздутая полоса отметины от стека. Мягкий живот, сверхчувствительный треугольник лобка, опухшие половые губы и складки вульвы, прикосновение к которым вызвало у тебя самую сильнейшую болезненную реакцию острого неприятия. Кажется, у тебя даже вырвался из легких порывистый, но беззвучный всхлип.
— Тише… тшшш… я знаю, сейчас она у тебя очень болит… но это надо сделать…
Бл**ь. Осознавать это самому, как твоя киска воспалена и продолжает гореть не только от фантомных следов-ударов наконечника стека, сильных и разрывающих фрикций его члена, но и от порций его спермы, обжигающей в эти минуты внутренние стенки твоего влагалища и внешние распухшие лепестки растертой до красноты вульвы.
Прикасаться пальцами с полотенцем к ним сейчас, с крайней осторожностью вытирая их нежнейшую поверхность, впитывая тканью вызывающий запах и густые капли собственного семени и при этом не почувствовать хотя бы легкие отголоски физического возбуждения? Легкие? Похоже для острой эрекции (и не только физической) ему уже и фантазировать больше не надо.
Достаточно только прочувствовать твою сладкую боль, услышать ваш общий смешавшийся аромат, пропустить все это вместе с твоим сбившимся дыханием и участившимся ритмом надрывного сердечка через себя, сквозь ментальные клетки ликующего разума и грубые рубцы собственной размеренной сердечной мышцы… и он уже готов повторить последнее безумие в троекратном сверхусиленном режиме.
