Хотя у меня и появилась мнимая лазейка "спрятаться", пусть всего на несколько секунд, зато теперь я могла не смотреть в твои глаза и в лицо. Прижаться подбородком к груди, виском — к твоему твердому плечу, онемевшими пальцами вцепиться за трапецию поверх итальянской шерсти почти черного пиджака, пока ты нес меня через всю комнату в сторону большого окна, лишая права принимать за себя решения самой: того, чего я сейчас больше всего хочу и что должна делать сама.
Странно, но я больше не боюсь, по крайней мере не в эти секунды интимной близости, при столь плотном соприкосновении с твоим телом и твоими объятиями… с твоим сверхсильным и гиперосязаемым физическим теплом… с тобой… Хочется закрыть глаза и наконец-то вырваться окончательно из этих разрушающих сетей беспричинного подкожного страха, разрывающей боли и выедающего предчувствия смертельной необратимости. Просто до одури хочется уверовать в этот короткий прилив мнимого покоя и защищенности, и что он на самом деле исходит от тебя, от твоих рук, что ты больше никогда не сделаешь мне больно, а главное… я почти тебя обнимаю. Делаю то, что ты мне запретил. Пусть и не так, как меня непреодолимо тянет это сделать, но ведь все начинается с малого?
Я действительно не заметила, как закрыла глаза и почти не почувствовала, как по щеке сбежала юркая змейка слезы, соскользнув со скулы на ключицу, и прервала свой короткий путь под линией основания груди, задев кристаллами своей концентрированной соли пульсирующий след-"ожог" от стека. Больно. Но горло перекрывает асфиксией иных, более острых эмоций и ощущений.
Я не хочу, чтобы эти мгновения заканчивались. Не хочу разрывать этой хрупкой связи с твоей окутывающей тьмой, которая сейчас стала для меня кратковременным союзником и проводником к близости с тобой, к возможности услышать стук твоего живого сердца, уверовать, что за этой титановой броней прячется мой Дэнни. Пожалуйста, не спеши. Не дай мне открыть глаз и разрушить эту сладкую иллюзию, вернуться в эту долбанную реальность. Увидеть, как ты вносишь меня в большой проем смежной комнаты у окна и на ближайшие треклятые минуты погружаешь в ее отрезвляющую клетку.
Я очнулась раньше, чем успела осознать, насколько ничтожным оказался мой недавний самообман с попыткой мнимого "побега". Твоя реальность всегда знает, когда ввести в игру свой очередной ничем не перекрываемый козырь и запустить прерванную подачу твоих ядовитых "галлюциногенов" в мою кровь и сердце. Достаточно только увидеть новую комнату, чтобы окончательно вернуться в ее четкие границы с помощью ТВОИХ рук и твоего голоса.
Ванная… очень большая и очень просторная ванная комната молочного цвета с большим окном-экраном на всю стену, застекленного цельным листом светорассеивающего толстого стекла с рельефной поверхностью-узором из мелкой "ряби", искажающей просмотр открытого обзора помещения и улицы как снаружи, так и изнутри. Слава богу из него ни черта не возможно было рассмотреть, зато естественного и почти слепящего освещения хоть отбавляй, как и сплошного белого цвета. Молочный ковролин с толстым плюшевым ворсом по всему полу, белая скамья-софа у окна и пара круглых стульев-табуретов, обтянутых белым кожзаменителем; биде, унитаз, две раковины из чистейшего белоснежного фаянса и практически в один ряд у стены напротив входа. Оба умывальника вмонтированы в крышку столешницы белого мрамора с узором из перламутровой паутины, повторяющий свой рисунок на дверцах нижних шкафчиков и на керамограните глянцевой плитки на всех окружающих стенах комнаты.
— Думаю, пользоваться унитазом тебя учить не надо? Если надо почистить зубы, все что для этого необходимо, найдешь в верхнем шкафчике.
Я не успела рассмотреть наше отражение в большом зеркале в ряде дверц навесного шкафа, только задеть за него ошалелым взглядом. Ты сразу свернул к окну, уже через пару шагов усаживая меня на холодную кожаную обивку мягкого табурета в двух футах от раковины биде. Мои пальцы рефлекторно разжались, соскользнув по поверхности ткани твоего пиджака, теряя столь короткие мгновения нашего ложного воссоединения, словно я против своей воли разрывала или вырывала из-под кожи белые нити собственной иллюзии, оставшиеся где угодно, только не в твоем сердце. Твои глаза и бесчувственная маска склоненного над моим лицом неуязвимого божества опять делали свое черное дело: наполняли мое сознание токсичными испарениями разрастающегося страха.
— Постарайся не тормозить. Пяти минут тебе будет достаточно? — ты спрашивал, или просто озвучивал сколько выделил мне ограничительных рамок по времени?
Я даже не успела осмыслить услышанное, вникнуть в суть твоих слов, понять, что ты как всегда говоришь предельно серьезно без права на ответный протест или возможность вообще что-то спросить и сказать. Выпрямляешься, делая сразу шаг в сторону и разворачиваясь на ходу в другой конец комнаты опять спокойными привычными действиями и жестами стопроцентного хозяина окружающих владений. А я лишь сижу на сидушке табурета в страхе пошевелиться и издать хотя бы звук, наблюдая, что и как ты делаешь, будто надеюсь разгадать в последовательности твоих движений твои ближайшие на мою жизнь планы.
Подходишь к ступеням вмонтированной в белый кафель белоснежной ванны и приподнимаешь ручку серебристого крана, пальцами другой руки пробуя температуру горячей воды. И кажется я все-таки вздрогнула, когда сильная струя резко ударила по стерильной поверхности эмалированного резервуара, зашипев нескончаемым потоком при встречном сопротивлении с твердой плоскостью.
— Ты меня слышала? Пять минут. — последний короткий взгляд в мою сторону за несколько секунд перед твоим окончательным выходом из ванной комнаты. Вот только двери ты закрывать не стал, как и исчезать с поля видимости. Я смотрела как ты заворачивал за угол стены, пересекая центр спальни дальше, в сторону кровати, и как твое отражение перехватили зеркала трельяжа сразу с трех ракурсов, большую часть которого мне было так хорошо видно со своего нового места. Меня еще сильней припечатало к скользкой поверхности кожаной обивки стула, которая никак не хотела подо мной нагреваться и липла к моим ягодицам и воспаленной промежности не самым приятным охлаждающим компрессом. Но сейчас я обращала на это внимание еще меньше, чем на физическую боль от ран на моем теле и на тех же половых губах. Я неотрывно и тупо следила за твоим отражением, затаив дыхание и едва понимая, что часть гулкого шипения в моих ушах связано не с льющейся водой, а с ударившей по вискам гипертонией. Ты снимал с себя на ходу пиджак, вскоре скинув его небрежным жестом на подлокотник дивана.
Не знаю, сколько бы я еще так просидела, вместо того, чтобы использовать мои законные пять минут по их назначению, если бы ты не развернулся в ближайшие секунды лицом к трельяжу и не скользнул по нему взглядом к точке пересечения с моим. Ты как раз в этот момент приподнял обе руки, расстегивая на одном из манжет шелковой сорочки цвета угольной сажи одну из запонок, и я едва смогла сообразить для чего ты это делал. Стоило ощутить неизбежное приближение соприкосновения с твоими глазами, как меня мгновенно подорвало с места, резанув высоковольтным разрядом неожиданного условного рефлекса по всем мышцам и нервным узлам перенапряженного тела. Может мой контуженный на все извилины разум и не понимал, что я сейчас вытворяла, зато все прекрасно понимал мой пока еще живой организм.
