Наверное, я осознала, что делаю, как только ментоловая слабость резанула сухожилия и суставы на моих трясущихся руках, когда я чуть было не поскользнулась ладонями о вощеную поверхность полированных полов в попытке преодолеть первые пару "шагов" к указанному тобою месту. И возможно это случилось как раз из-за того, что я не спускала с тебя заплывшего под густой пеленой слез почти невидящего взгляда. Я не видела, что делаю, как это делаю и зачем.
Мой новый рефлекс? Когда, как? И почему твоя совершенная маска беспощадного бога не меняется даже в искажении глазного хрусталика? Ничего. Та же бесчувственность, тот же заблокированный взгляд пустых, непримиримых глаз, чьи золотые клинки заставят тебя держаться за их острейшие грани не смотря самую нестерпимую боль и кровоточащие под их лезвиями раны.
Может поэтому я все это и делала? Ты меня принуждал это делать. Медленно вгонял в меня свои гребаные черные скальпели снаружи-изнутри, сминал своей сверхощутимой тенью-сущностью-волью… затягивал свой тугой ошейник на моем горле лишь силой своего ментального подавления. Подтягивал расслабленными пальцами левой руки невидимый поводок-цепь…
— Умница, — ни тепла, ни четко выраженного довольства в бархатной тональности твоего гиперуравновешенного голоса. Как будто ты продолжаешь мне зачитывать следующие пункты своего треклятого Протокола.
Мне бы зажмуриться, рвануть в ближайший угол, забиться в него пока не приедут санитары из ближайшей психушки, но я упрямо или тупо тянусь к тебе… далеко не изящными шагами далеко не грациозной кошечки. Ползу к твоему теплу, переступая по гладкому паркету дрожащими руками и коленками, едва не поскальзываюсь на собственных слезах, хотя почти не чувствую, как они сбегают с моего лица очень быстрыми змейками, срываясь на пол почти беззвучной дробью. Всего несколько футов до тебя, до твоей ноги, руки…
Боже… пожалуйста. Сделай же что-нибудь. Останови все это. Останови, пока не поздно и пока я еще хочу и тянусь к тебе… к твоей тени, к твоей долгожданной защите…
Мягкая ткань итальянской шерсти идеально отутюженных брюк… рельефное тепло твоего мускулистого бедра… Я сама не поняла, как вжалась в них щекой и виском, совершенно не соображая, когда и почему это сделала. Когда дошла до тебя… и как твоя бархатная ладонь коснулась моего лица, с щедрой благодарностью ласкового хозяина скользнув нежными пальцами по моей влажной от слез коже, от века и до подбородка, невесомыми подушечками фаланг выписывая по пульсирующим рецепторам прямо над линией края вжатого в мою шею ошейника. И я больше не могла… Бл**ь. У меня больше не было сил поднять голову и посмотреть в твое невозмутимое лицо. Я не хотела больше видеть ни его, ни твоих убивающих глаз. Только ощущать. Только впитывать тепло и смертельную негу твоих ладоней. То, что так разнилось с твоими словами, голосом и взглядом… (пока еще разнилось)
Прятаться от твоих жестких ударов в твоих же руках. Боже, я точно спятила. Окончательно и бесповоротно.
— Хорошая девочка… — (умоляю, хватит) — Ведь это же было не сложно, да, Эллис? И куда приятнее, чем принимать наказание от руки, которая может щедро вознаградить за все твои искренние старания и безупречное повиновение. А теперь сделай еще пару шажков к кровати, встань коленками на верхнюю ступеньку и ляг лицом вниз, грудью и животом на край матраца.
Пожалуйста. Я больше не могу и уж тем более не хочу. Позволь мне вцепиться в твою ногу. Если я не имею право тебя обнимать, дай мне хотя бы воплотить в реальность этот унизительный порыв. Пусть после этого я возненавижу себя еще сильнее, а ты прикуешь меня к окну на ближайшие трое суток, но я хотя бы сделаю это по собственному желанию.
— Эллис, тут всего пара футов. И тебе будет легче стоять.
Не правда. Ты все врешь. Там не будет тебя, твоей близости… твоей сводящей с ума ласки, нежных пальцев, за которые так непреодолимо хочется вцепиться собственными, прижать плотнее к своей щеке… оставить на них влажный след своих мокрых от слез губ.
Я сделаю все-все-все, что не попросишь и не прикажешь, только дай мне время от времени совершать безрассудные вещи, подобные этим спонтанным вспышкам тонущего сознания или внутренним рефлексам, на грани инстинктов самосохранения. МНЕ ЭТО НАДО. Иначе ты убьешь меня раньше, чем я доживу до той минуты, как только ты меня оставишь здесь абсолютно одну после всего, что здесь уже произошло и что еще должно произойди.
— Ну, давай, моя девочка. Будь умницей. Чем быстрее ты это сделаешь, тем скорее мы закончим.
Господи… что закончим? Для меня данных доводов слишком мало. Или ты еще зачитал не весь список протокола?
И почему я только сейчас почувствовала, как больно моим коленкам? Стоять, опираться, ступать, ползти… Неужели после вчерашнего? Я все-таки растерла их на полу твоей игровой комнаты. Поэтому ты так заботливо подложил мне подушечку? Тогда почему не положил еще одну на ступени подиума кровати?
Может временно отхлынула щедрая доза анестезирующего адреналина, и теперь она резала коленные чашечки прямо по кости? Правда я уже не плакала, словно физическая боль временно перекрыла доступ кислорода к надломленной психике, облегчила восприятие пережитых событий и взбесившихся эмоций. Будто позволила временно зацепиться за нее, переключиться сознанием и телом на ее отрезвляющие вспышки.
Пара футов? Я не знаю, каким чудом и что заставило меня оторваться от тебя, твоего живого обволакивающего тепла и защитной близости. Но у меня еще было в запасе несколько секунд, а может и минут. Я еще могла сохранить твои отпечатки на коже, на воспаленных нервных окончаниях, пока вынужденно отстранялась в сторону, и пока ты сам отступал, давая мне возможность очнуться, прийти в себя и исполнить твой гребаный приказ.
Преодолеть эти пару футов, заставить себя подняться по этим жестким ступеням, стараясь изо всех невозможных сил не смотреть по сторонам: на металлические ножки кровати и даже вперед, на огромный камин, под его бордовую мраморную полку, на массивный гранитный барельеф, где красовался ряд вмонтированных в бежевый рисунок огнеупорного камня латунных колец. Не сейчас. Мне бы только выпрямиться, всего на несколько секунд с помощью края матраца. Вцепиться в него трясущимися пальцами, перенести большую часть веса тела на перенапряженные руки, чтобы кое-как подтянуться и переступить коленями по ступеням. Я уже сама хочу уткнуться лицом в простыни, зажмурить глаза, застыть… вцепиться зубами в покрывало… Сделать последнее усилие над собой, чтобы не дай бог не разрыдаться в голос.
Мягкая шелковая прохлада постельного белья обволакивает мою разгоряченную кожу кратковременным компрессом, пока в ближайшие секунды она не вобрала тепло моего воспаленного тела. Кажется у меня подскочило не только давление, но и температура, особенно на тех участках, где уже в буквальном смысле пылали все твои физические метки. Пульсировали, наливались огнем, будто кто-то очень медленно растирал их сухой наждачной бумагой.
— Расставь ноги чуть по шире и постарайся расслабиться. Ты слишком перенапряжена. Эллис, я не собираюсь делать с тобой ничего ужасного и омерзительного.
