Он мог уйти в любую секунду, и конечно ты бы этого не почувствовала. Да он и сам не знал, когда и почему решил это сделать. Надо было позвонить домой? Поговорить с сыном перед тем, как Дэнни уложат спать? Сделать еще несколько звонков первому секретарю и Эвелин, получить отчеты о последних крупных проектах компании на сегодняшний день, отменить несколько важных деловых обедов и ужинов на эти выходные, отдать новые распоряжения на начало новой рабочей недели… Узнать от Моргана об успехах, касательно поисков детской донорской почки…
На все это ушло еще несколько часов, в которые вошли последние звонки Джордану Крамеру и двум представителям местной сервис-службы. И все это время он не спускал сосредоточенного внимания напряженных глаз с тебя, сидя в деловом кожаном кресле, в нескольких метрах от коридора с твоей спальней, напротив одного из двух массивных столов единственного в этой квартире рабочего кабинета. Он не стал включать свет и в этой комнате. Единственное панорамное окно пропускало достаточно яркого уличного освещения, как и несколько мультимедийных экранов плазменных мониторов на стене, над столом отсвечивали не меньшим световым излучением транслируемых изображений.
Иногда он вставал, ощущая потребность пройтись к окну или в другую часть помещения, пока говорил или слушал, что ему отвечали на другом конце телефонной связи. Мог даже на секунду или две отвести взгляд в сторону, посмотреть в то же окно, но это длилось совсем ничего. Взгляд опять тянулся к стене, к телевизорам, к их изображениям… к тебе. Несколько раскрытых окон видеопрограммы с прямой и записанной трансляцией внутренней видеосистемы квартиры, передаваемой из совершенно разных комнат: часть готовых записей пока на паузе, другие онлайн-передачи в "спящем" режиме, и только одна из них развернута почти на весь монитор центрального экрана с высоким четким разрешением живой картинки и с тремя окошками поменьше в нижней части интерфейса. Именно через нее в увеличенном и приближенном в несколько раз ракурсе он и наблюдал за тобой. Как ты спишь, как ты дышишь. Вздрагиваешь или наоборот неестественно неподвижна.
Раньше для подобной слежки требовался едва не отдельный монитор на каждую из видеокамер, что так любили показывать в старых фильмах, подобных "Щепке". Теперь же все было "упрощено" до невозможности, для удобства любого продвинутого компьютерного пользователя. Сейчас он мог наблюдать за тобой и всеми твоими будущими передвижениями по этой квартире даже из другой точки планеты, только лишь по сенсорному экрану своего айфона. И скорей, так оно и будет, начиная с этого вечера и этой ночи.
Он не следил за временем и после того, как закончил со всеми телефонными звонками, как и не чувствовал острой потребности к отдыху и сну. Он и сам не знал, сможет ли заснуть сегодня без снотворного, а принимать его сегодня он определенно не собирался.
Смотреть на тебя, вспоминать, прокручивать записи… пропускать через нервные окончания воспаленной кожи пережитые ощущения снова и снова, подобно циклическому току сенсорных и фантомных воспоминаний в собственной системе психосоматической сети. Усиливать, ослаблять их пульсацию, их судорожные волны физического возбуждения. Замирать в задумчивом предвкушении перед картинками будущих образов, сжимать пальцы в загривке на время пресытившегося спящего зверя, принимая часть его вибрирующей дрожи с гортанным тихим рычанием вместо дозы нового успокоительного. И при этом продолжать чувствовать тебя, как никогда. Видеть, как ты совсем близко, знать, насколько все это было реально и понимать, что теперь оно не исчезнет… ты больше никогда не ускользнешь из его рук и из его жизни. И не важно, мания это или нездоровая одержимость. Ведь все нити управления тянуться к его пальцам, как и нити твоего существования и будущего.
Да, моя девочка, теперь ты живешь только благодаря моей воле и моему праву выбора.
…Нет, он не просидел всю оставшуюся ночь за этими мониторами, как и не заснул в конечном счете в рабочем кресле. Но то что отправился в свою спальню где-то глубоко за полночь это точно. И впервые он не стал принимать душ. За столько лет. Когда он так делал в последний раз? Только в Эшвилле, после тех считанных дней и часов, проведенных с тобою вместе в постели? Когда не хотел смывать с себя фантомных отпечатков твоих прикосновений, осязаемую пульсацию влажных поцелуев со скользящими "змейками" твоего жадного язычка. Это было хуже любой телесной пытки — добровольно, собственными руками избавляться от самых бесценных физических ощущений: окутывающей прохлады твоей нежной кожи, шелка волос… головокружительного запаха и вакуумных глубин твоей сжимающейся на его члене вагины.
Сейчас все было по другому, но забытый рефлекс, казалось, сработал с утроенной силой, не смотря на то, что в этот раз твое нагое тело не касалось его кожи под тканью рубашки и костюма. Зато он чувствовал не менее сильные сжатия твоей кончающей киски со сбегающими по мошонке струйками твоей ароматной греховной влаги. Это было совсем не сложно — пропускать по телу и зудящим нервам пульсацию толчков своего перевозбужденного члена, растирающего твои упругие и ребристые стеночки влагалища до сладострастных сокращений.
Смывать сейчас все это с себя, после всего, что он с тобой сделал?..
Он и не пытался заснуть, понимая, насколько это будет сложно в подобном состоянии. Даже не закрывал век, будто это могло снять с его глазной сетчатки пропечатанные образы твоего лица, бездонные омуты твоих расширенных зрачков… отблеск соленой влаги сбегающих слез. Ни одна дорогостоящая видеокамера с функцией трехмерной макросъемки не способна передать и сотой доли того, что успели запечатлеть его собственные глаза в моменты вашей максимальной близости. И чем дальше растворялись в небытие утекающие гранулы невосполнимого времени, тем глубже врезались лезвия пережитых ощущений: впитанных кожей, слухом и зрением запахов, звуков и образов.
И он прекрасно знал, чем все это должно было закончится. И нет, совсем не провалом в бредовые видения абсурдного сна, хотя постепенно они и подступали, пытаясь атаковать его полуспящее сознание. Он так до конца и не сошел с сенсорных волн последних воспоминаний, балансируя внутри объемной вибрации их белого шума, как на страховочных тросах усилившейся в сотню раз ментальной связи ваших тел и сущностей. Они не покидали его ни на секунду, даже когда он почти что проваливался в обрывочные сны. Наоборот, их осязание обострилось… и он погружался в тебя и с тобой настолько глубоко, насколько это было возможно в реальности и недостижимо в воображении.
Ты была с ним там… вместе… на его руках… на смертельной глубине вашей обоюдной тьмы…
Вязкая и черная, как жидкая смола… Ненасытная… Жадная… Бездонная… Бесчувственная… Пустая…
* * *
Когда он открыл глаза, пропуская липкий холод отступающих снов по трахее и сердечной мышце, в какой-то момент ему показалось, что он все еще там, откуда не всплывают. Она продолжала держать его своими жидкими щупальцами, как в тугом коконе удушающего забвения, пытаясь высосать из его тела остатки тлеющих чувств, хаотичных видений и живых воспоминаний, а потом… резко отступила. Или это он всплыл на поверхность благодаря равномерному и четкому ритму бьющегося в груди сердца, будто вырвался или прорвался.
