— Плетка-многохвостка, флоггер, флаггеляция… Надеюсь, более детальной расшифровки этим названиям тебе не нужно зачитывать?
Я снова неосознанно дергаюсь, и, похоже, теперь буду делать это постоянно, пока мои глаза затянуты непроглядным мраком, а тело обнажено всеми нервами и вспоротыми тобою свежими ранами наружу. В этот раз твой голос звучит прямо над моей головой, совсем близко (или очень глубоко), как раз, когда твоя ладонь в перчатке закончила свой маршрут по моей спине где-то в районе шеи и левого плеча. И я продолжала вздрагивать, ощущая, как раскалялся воздух вокруг нас, между нами, как гудела и вибрировала твоя тьма, царапая мне кожу и электролизуя на ней волоски твоим дыханием и пальцами. Я с трудом разбирала, о чем ты говорил, меня больше мучали твои нежные прикосновения. Ты аккуратно, не спеша и так заботливо убирал мне со спины за плечи все пряди волос, что мне прямо сейчас, в эти секунды захотелось скончаться. Я не могла поверить реакции собственного тела. Оно млело, покрывалось сладкими мурашками, а на уровне солнечного сплетения разгоралось горячее солнышко забытого умиротворения и томного блаженства.
Господи… я не могла такого чувствовать и особенно сейчас. То, что когда-то мог вызывать во мне только мой Дэнни и только десять лет назад, и которому я бы сейчас доверила все что угодно, даже мою заслуженную порку, но только не ТЫ и не ТЕБЕ.
— В большинстве случаев, флаггеляцию применяют для "разогрева", ну и, конечно, для "наказания".
Что-то холодное, мягкое и "рассыпающееся" между моих лопаток коснулось спины и заскользило хаотичной "струей" по позвоночнику. В этот раз острые кристаллы перехватывающего дух ментолового озноба вогнали свои ледяные иглы даже в мой затылок. Меня буквально затрясло, словно меня по пояс сунули в ледяной прорубь, но это был нереально сладкий лед, хоть и не вызванный прикосновением твоих рук. Плоские полосы черной кожи, собранных в один пучок длинных "хвостиков" и вплетенных в рукоять флоггера ручной работы? — я могла только догадываться и рисовать в своем подвисшем воображении, что именно ты сейчас держал в своей ладони и чем касался моего распятого тела. Хотя что-то представлять в подобном состоянии, когда ты не останавливался не на секунду, стимулируя мои ощущения намеренной дразнящей лаской ударного девайса — то же самое, что пытаться сейчас вспомнить таблицу умножения. И особенно, когда ты переместил эти достаточно весомые и ребристые хвостики на ягодицы и промежность, сменив угол и наклон плетки так, что они "посыпались" на мою сжавшуюся от шока киску взбивающим каскадом тугих змеек.
Сказать, что в эти секунды мне едва не снесло крышу, не сказать ровным счетом нечего. Стон застрял в горле в тот самый момент, когда острая пульсация резанула снаружи и изнутри мои интимные мышцы. И она не прекращала своей мощной атаки эрогенных толчков-ударов, пока твоя рука вела по складкам вульвы и растертым тобою же половым губам кожаным "веером" холодного флоггера, собирая свежие капли моих вагинальных соков на эластичные полоски черных жгутов.
— Хотя сомневаюсь, что любой из возможных ударов и от более серьезных девайсов, для тебя может стать заслуженным наказанием. Физическое наказание не всегда равноценно содеянному "преступлению". И пока виновный сам не поймет и не прочувствует полного масштаба всех последствий своих ошибок, полученная им мера покарания едва ли достигнет нужной цели. И чем телесная боль может обернуться в данном случае? Несопоставимой карой воздаяния или сладчайшей каплей незаслуженного наслаждения?
Честно, не знаю. Сколько силы ты вложил в первый удар и почему я его вообще не ощутила по началу (впрочем, как и не вникла в суть твоей очередной тирады)? Или ты был прав, или меня настолько прокачало адреналином с головы до ног, что порежь меня сейчас ножом — я и этого не почувствую.
Резкий хлесткий хлопок, чуть отличающийся от удара того же стека более шумным и звучным захлестом кожаных "ремешков" плетки-многохвостки. Я даже сперва не поняла, что это вообще был за звук, и скорее вздрогнула из-за его "шипения", чем от быстрого невесомого скольжения холодного оттиска удара по моей ягодице и небольшому участку поясницы. Но уже через две-три секунды все стало на свои места. Холодный "поцелуй" плети быстро и весьма ощутимо налился теплом, щемящим зудом, а затем уже и более горячим притоком вибрирующего жжения. Только я все равно ничего не понимала и едва соображала, что чувствую, словно эта "боль" была совсем не моей, а каким-то инородным лоскутом, налипшим на мою кожу легкой тканью.
— Как бы я хотел, чтобы ты в полную меру ощутила разницу между тем, как я тебя наказываю и тем, что ты натворила. Что все мои удары и методы — ничто по сравнению с последствиями твоего поступка, и они никогда…
Вот когда мне стало на самом деле больно — очень-очень больно. Когда ты зачерпнул на моем затылке под резинкой повязки волосы в свой кулак, натянув и приподняв над крышкой станка мою голову, опалив ушную раковину горячим ровным голосом хладнокровного палача:
— Никогда не возместят ни одного потерянного дня, которые ты отобрала у нас обоих. И все то наслаждение, которое ты пропустишь через свое бл*дское тело прожженной шлюхи… — (а вот второй удар я почувствовала практически сразу. Возможно в этот раз ты вложил в него куда больше сил, чем в первый, хотя ожидаемой боли как таковой опять не накрыло, лишь более горячим и неожиданно глубоким ожогом, расцветающим на моей второй ягодице перехлестной широкой полосой, задевшей даже анальную пробку. И кажется я дернулась из-за скользнувших по горячей промежности нескольких кожаных жгутов, резанувших чувствительную плоть с моим ответным сжатием внутренних мышц анала и влагалища. Судорожный спазм острой эрогенной вспышки не заставил себя долго ждать, пронзив раскаленной спицей клитор, налитые кровью мышцы вульвы и вагины буквально навылет — через все тело: стянутую на нем кожу, включая грудь, затвердевшие соски и до затылка, до пылающего под твоими пальцами скальпа.) — Будет ничем, жалким отзвуком, блеклой тенью на фоне того, что ты могла бы получить и испытать в моих руках если бы я давал тебе его с той любовью. Любовью, которая тебе оказалась не нужна. От которой ты так самозабвенно отказалась… Что ж…
Кратковременную судорогу испытанного "удовольствия" и плавящуюся метку от удара флоггера нещадно смяло твоим громким шепотом, выжгло всеразрушающим напалмом твоих забивающих до смерти слов. Я даже не успела всхлипнуть (колючая проволока сухой асфиксии моментально стянула мою глотку и грудину тугой режущей петлей), только раскрыть шире под повязкой глаза и все равно ничерта не увидеть, кроме твоей кровавой мглы и сплошной черноты ненасытной бездны.
— Наслаждайся, бл*дь. Разве не к этому ты стремилась все эти годы? Жить только на инстинктах, сиюминутном наслаждении, заменить реальное, живое и ценное на жалкое подобие истинного смысла бытия, — я уже не дрожала, меня трясло, колотило, сжигало заживо в твоих словах, руках и в каждом беспощадном жесте…
И ты словно намеренно, как изощренной издевкой усиливал свои "удары" через манипуляцию своих прикосновений и последующих действий: более нежно и жарче обхватывал мой затылок пальцами, массируя корни волос их ласковыми сжатиями… и накрывая следы плети попеременно на моих ягодицах интимным захватом ладони поверх каждого ягодичного холмика. Сминал, сдавливал, задевал грубой кожей перчатки воспаленные участки промежности и онемевшей киски. А я не могла… Господи, я даже не могла зарыдать, не то чтобы закричать или забиться в истерическом припадке до полной потери сознания.
