Это был мой предел, конечная. Я даже наивно посчитала, что это уже все — твой назидательный урок подошел к своему логическому завершению.
Куда там. Очередной рывок моих волос твоим кулаком и шокирующий тяжелый удар ладони по дрожащей ягодице выдернул меня на пару секунд на поверхность твоей реальности. А я только и могла, что раскрыть под повязкой во всю ширь глаза и ослепшим взглядом уставиться в твой мрак.
Падение? Я не понимала что это. Падение, бешеный полет или мои осколки рассыпанные по твоим черным зеркалам рубиновым бисером?
— Мы еще не закончили, бл*дь… — у меня уже не осталось сил зацепиться сознанием за твой охрипший голос и сбитое дыхание, за тщательно скрытое за ним пугающее до смерти звериное рычание. — Ты будешь меня слушать и выполнять все, что я тебе скажу и прикажу. Не важно, сколько я потрачу на это времени и сил. По другому не будет. Я выбью из тебя эти рефлексы… ты будешь реагировать только на мой голос и только на мои слова. Всегда, везде и особенно во сне…
Может это и был сон — мой самый реалистичный кошмар… ведь только в снах возможно столь сверх обостренное и глубокое восприятие сильнейших эмоций, страхов и даже ощущений — мгновенных, взрывных, практически летальных. И там ты тоже не способна закричать, прорвать эту сухую пленку, стягивающую изнутри гортань. Я так и не смогла. Не сумела устоять и выдержать твоего смертельного всеразрушающего напора. Это было просто нереально. Такую силу удержать невозможно. Любое жалкое сопротивление оно сомнет и сотрет в пыль на раз и за незримые мгновения. И ты сделал это со мной. Размазал между своими пальцами, втер в поры своей кожи, как тот воин дикарь, расписывающий свое тело кровью поверженного им противника. А заодно забрал мой дух, втянув его в свои легкие и вены.
Ты снова победил… в который уже раз. Высосал всю до капли, содрал живьем кожу, мышцы с костей и несколько часов наблюдал за моей агонией, вбирая ее сенсорами своих пальцев и любуясь реакцией моих оголенных нервов на каждое из твоих прикосновений. А я так ничего и не смогла сделать. Только умирать, снова и снова, под ударами твоих жестоких слов, насилующих толчков члена и под неминуемым приближением окончания моего провала в твое безумие.
Я не знаю, как ты это делал, и как тебе вообще такое удавалось, вопреки всем законам природы. Я должна была уже отключиться, или вообще больше ничего не чувствовать, закрыться десятифутовой броней рефлекторной апатии и смертельной усталости. Но ты умудрялся вскрывать меня по новому, каждый раз, когда мне казалось, что я уже больше не смогу реагировать на тебя, что со следующего прикосновения твоих пальцев или головки члена к моей растертой тобой до обжигающей боли киски я не почувствую ничего, кроме болезненного отвращения и желания вырваться. Но ты снова входил в меня и рвал мое горло новым стоном порочного наслаждения, а мне в эти мгновения казалось, что мое влагалище превратилось в одну сплошную кровоточащую рану и я попросту сдохну, если ты снова доведешь меня до оргазма. Но у тебя это получалось. Опять. В восьмой, в девятый раз. После десятого я перестала считать… и кажется один раз мне удалось отключиться… а может я уже давно провалилась в один из тех особых и редких трансов, до которых удавалось доводить меня только тебе. Мне это все снилось, чудилось, взрывало воспаленный мозг больными видениями и ощущениями. У греховного удовольствия оказывается тоже есть свои пределы… но только не в твоих руках. И слава богу, ты был таким же смертным, как и я, разве что сил в десятки раз больше, как и одержимой мании — довести меня до края и за него.
Это был единственный вечер, когда я жалела, что не лишилась сознания и ты не довел меня до сабспейса, и когда мне казалось, что я наконец-то скоро сдохну. Ты вот-вот меня убьешь, буквально затрахаешь до смерти. И когда ты отвязывал меня от станка, я не могла не пошевелиться, не издать хоть какого-то подобия звука на твои вопросы. И мне уже было почти все равно. Мое тело было выжато, оно дышало и качало кровь упрямым сердцем чисто на автомате. И, хвала всевышнему, у меня уже больше не было сил абсолютно ни на что — ни на мысли, ни на чувства, ни на все остальное, что происходило дальше.
Разве что слегка вздрагивала и впитывала твое тепло (или окутывающие волны твоей тьмы). Большая часть второй половины вечера тлела в памяти размытыми образами и ощущениями. И вправду, как в густом тумане, где видны лишь очертания некоторых предметов, только вместо молочной дымки — черно-красные клубы липкой мглы.
Помню, как ты обтер мне спину и ноги влажной салфеткой или полотенцем, отстегнул от щиколоток трубку колодки с манжетами. Неторопливо размял мне ноги, стараясь не задевать ягодиц и тех мест, где пылали отпечатки плети и твоих ладоней. А я просто лежала и закрывала под повязкой глаза. Может даже плакала. Или просто ждала.
Помню, как взял меня на руки, осторожно подняв со столешницы, и окутал своими объятиями, в которые меня интуитивно потянуло вцепиться, хотя я не чувствовала ни рук, ни большей части собственного тела. Боже, я же ни хрена тогда не соображала, но даже в таком состоянии пыталась спрятаться в тебе. От тебя, себя или сразу от обоих?
Кляп ты снял практически первым, а вот повязку уже когда вынес в коридор, где было уже достаточно темно и сумеречно, и где моим глазам было проще адаптироваться к приглушенному свету. Но, кажется, я не открывала их еще долго… а может смотрела в упор в фактурное плетение дорогой черной ткани твоего пиджака, не отрывая от этой завораживающей картинки слезящегося взгляда и не поднимая его к твоему лицу. Не сейчас… Потом. Когда у меня не останется для этого выбора и возможности спрятаться.
И почти все это время в гробовом молчании. Хотя возможно ты что-то и говорил, просто это я оглохла… изнутри… на несколько часов.
Моя новая спальня. Я почувствовала, что ты внес меня в ее открытый настежь проем, наверное, из-за ее более яркого освещения, но я все равно не хотела поворачивать головы и отрывать глаз от твоего пиджака. Мне было еще тепло и так странно спокойно. Так близко к тебе… к твоему сердцу, к твоему спрятанному под мягким твидом телу, его тонкому запаху и вкусу… Бесценные мгновения, когда я могла ТАК тебя чувствовать и использовать это по-своему.
Но уже в ванной все изменилось… Я начала приходить в себя или была вынуждена это сделать. Ты усадил меня на белый топчан-софу перед окном и мне пришлось искать в себе силы, чтобы как-то удержаться в сидящем положении и не скатиться по краю кожаной обивки на пол, хоть и на толстый ворс мягкого плюшевого ковролина. Ко мне возвращались ощущения моего собственного тела, пусть пока это были только немеющие отзвуки твоих отметин и ударов, пустившие по коже, по венам и костям гудящую вибрацию первых разрядов переменного тока. Правда меня тянуло списать их на психосоматическую сеть (или клетку) твоей живой тени, которая продолжала сжимать меня снаружи и изнутри даже после того, как ты меня оставил и отошел в другой конец ванной комнаты.
Кажется, ты спросил не хочу ли я в туалет. Посмотрел на меня… а я лишь залипла отрешенным взглядом на твоем лице, как до этого на твоих движениях и ритуале с приготовлениями к моему купанию. Ты снова вернулся, опять что-то спрашивая или рассказывая, что я должна-или-не-должна, а может и нет. Хотя мне нравилось слушать твой голос… будто он звучал в моей голове, как воспоминаниями из забытого прошлого, разливаясь изнутри по венам тягучей патокой согревающего бальзама. А может мне это все только чудилось? И то, как ты встал передо мной на колено, и как начал расстегивать на мне ремешки сбруи, стягивая ее тугую сетку с моего вздрагивающего тела с особой осторожностью…
