И сразу все стало на свои места. Все сразу же вернулось. Боль, новая реальность, вчерашний вечер… ОН.
Слава богу сейчас у тебя не было сил, чтобы просто пошевелиться, не то, чтобы привстать и вжаться в спинку кровати, как в единственный спасительный трос, способный огородить тебя от приближения неминуемой действительности. Только все это было бы бессмысленно. Ты забыла, что он тоже тебя чувствует и не менее глубже, чем ты его? Тебе не обязательно даже напрягаться физически, достаточно только подумать, пропустить панической мыслью по напряженному личику и глазам…
Третье утро… Твое третье утро в этой квартире, начало которого уже вроде должно было бы стать для тебя привычным ритуалом: встреча с его взглядом, замкнутым лицом бесчувственного божества, ментальное сплетение с энергетическим потоком его черной тени.
Разве не пора бы уже привыкнуть к тому, кто носил внешность твоего Дэнни, как к человеку, которого ты никогда не знала и не сможешь узнать когда-либо вообще? Сколько еще нужно пережить дней, недель, подобных вчерашнему вечеру совместных часов в этой квартире, чтобы ты наконец-то приняла происходящее, как за свершившийся факт своей безвозвратной потери? У вас больше нет ничего общего — ни прошлого, ни будущего, а у тебя больше никогда не будет твоего Дэнни, — Но я же чувствую его. И куда сильнее, чем раньше. Как такое можно игнорировать? И как можно забыть то, что было… и могло бы быть? — Ты и вправду допускаешь в свою чудную головку мысль о том, что можно что-то изменить, как и этого человека? Даже если и существует такая вероятность, с чего ты решила, что сможешь вернуть его прежнего? А любовь? Неужели ее возможно построить на всем этом безумии? Твое воображение уже достаточно больное, чтобы представить себе этого человека признающегося тебе в своей извращенной любви? Ты и в самом деле думаешь, что он способен любить? А ты? Что ТЫ сейчас можешь ему дать? Ты сама сумеешь его полюбить ТАКИМ, зная, кто он и на что способен в абсолютно трезвом состоянии? — Я не знаю… я ничего не знаю и не хочу знать вообще. Я только-только проснулась. И я ни о чем не хочу сейчас думать. Мне безумно страшно, больно и… я очень хочу пить и писать…
— Как ты себя чувствуешь? — оставляет входную дверь открытой настежь, но сразу же направляется в твою сторону. Прямой взгляд нацелен только в твое лицо и в глаза, и, как видно, сенсорный детектор уже работает на полную мощность (можно подумать, он его временами выключает). — Спала нормально?
Ответный кивок головой. Слабый, едва заметный, но ему хватило.
Два-три неспешных шага к ступенькам кровати и у тебя опять останавливается сердце, перекрывает дыхание, ты замираешь в ожидании неминуемого слияния с его реальностью и долгожданной близостью. Тот самый момент, когда готовишься к болезненному уколу, зная, что будет очень больно, но ведь потом твои раны обязательно затянет сладким онемением кратковременной анестезии.
— Если что-то не так, говори сразу. Не держи до последнего.
И он действительно оказывается очень болезненным. Ты сумела выдержать и его приближение и даже ощущение прогиба матраца, когда он сел рядом на край кровати, но только не его прикосновение рукой с глубоким скольжением черных клинков всевидящих глаз. И конечно же он все это заметил и пропустил через провода своих импульсных датчиков. Прием и отдача. Режущая пункция в костный мозг и… резкий прилив внутренней волны захлестнувшего с головой психосоматического тепла. Нет… всего лишь касание его пальцев и взгляда к твоему лицу.
— Тошнота? Головокружение? Сильная слабость? — он не просто об этом спрашивает, он прекрасно знает, что подобные симптомы возможны. И это пугает куда похлеще, чем ощущение всех приступов вместе взятых в их полную силу. И они связаны совершенно не с тем недомоганием, которое по обыкновению проявляется у многих женщин в интересном положении. Не говоря уже о внутренней опустошенности, той самой бездонной черной дыре то ли в сердце, то ли в солнечном сплетении, куда сейчас бесследно проваливалось абсолютно все: мысли, чувства, эмоции, воспоминания.
— Не знаю… может немного… слегка… — может тошнота, головокружение и слабость как раз и были вызваны этой дырой? Иначе как еще все это объяснить, особенно когда тебя так ведет при ощущении его близости, именно до дикого головокружения?
— Сумеешь привстать и сесть на край кровати? Не бойся, я тебе помогу и поддержу.
Хорошее начало нового дня новой рабочей недели. Ты только-только проснулась полностью разбитая, выжатая-высосанная до основания, практически больная и обессиленная, и уже боишься думать, что будет дальше. Нет. Думать не получается, вернее это слишком опасно, потому что боишься собственной реакции на любую возможную конкретную мысль и связанную с ней эмоцию. Да и дыра все равно не пускает… не дает.
— Только не спеши.
Он должно быть шутит. Как ты можешь спешить в подобном состоянии? Удивительно, что ты еще так его чувствует. А может это единственное, что ты вообще сейчас способна чувствовать — только его. Эту плавящую волну удушливого жара, разливающуюся по твоему телу снаружи и изнутри при соприкосновении с его руками и живым теплом (или пульсирующей в нем тьмой). И кажется, ты вообще не напряглась, поскольку не успела. Все чувства осязания сфокусировались на его теплых ладонях, обхвативших изгибы твоих рук и предплечий. Меньше двух футов до его объятий, к его сердцу — в эпицентр единственной на земле клетки, в которой ты готова была прожить весь остаток своей жалкой жизни. Но он не пустил тебя внутрь. Даже когда ты поднялась, не приложив к этому действию ни грамма собственных сил. И черная дыра тут же взвыла, ударила помповым прострелом по диафрагме, едва не вырвав из горла пережатый стон с подступившим рыданием. Глаза тут же накрыло дрожащей пленкой рефлекторных слез (а может вовсе и не рефлекторных). И впервые давление анальной пробки не вызвало ничего, кроме дискомфортного давления, граничащего по ощущению со вскрытым порезом. Боль во влагалище и на внешних половых гениталиях прошлась по воспаленным мышцам именно банальной режущей болью, без единого признака на возможное эрогенное возбуждение. И тебе снова захотелось простонать в полный голос, но на этот раз от безумного облегчения.
Неужели этот кошмар закончился? Неужели ты больше не чувствуешь ни той сводящей с ума сладкой пульсации, ни фантомного трения большого каменного члена или пальцев? Может это все? Твои эрогенные узлы и точки атрофировались? Намертво. Навсегда и без возможности на восстановление?
Он откинул в сторону покрывало, которым сам же тебя и укрыл прошлым вечером. Помог спустить ослабевшие ножки на верхнюю ступеньку подиума, продолжая поддерживать за спину и не спуская внимательных глаз с твоего обескровленного личика (и возможно даже с поверхности твоей черной дыры). И тебя все же качнуло или снова ударило изнутри глухой помпой, рванувшей резкой отдачей дикого головокружения и не менее острой тошноты.
— Дыши, Эллис. Не забывай дышать.
И ты впервые за это утро несдержанно всхлипнула, неосознанно выпрямляя спину и слегка прогибаясь в пояснице. Его теплая, мягкая ладонь скользнула успокаивающим поглаживанием по позвоночнику, прямо от края ошейника и вниз, под лопатки. Нет, ты не думала отстраняться, это вышло не намеренно, как и большая часть реакций на его прикосновения. И это была не физическая боль на пропечатанных следах от ремней сбруи или флоггера. Это была та самая эмоциональная слабость, боль совершенно иного сорта, которой так жадно питалась черная дыра и требовала еще и еще. И тем не менее именно она неожиданно согрела и даже временно тебя успокоила. Да… тепло его ладони, втирающей в нервные окончания позвонков покалывающие искры воскрешающей близости. Спасительной и исцеляющей близости.
