Я прикоснулась не только к его члену. Он сам прижал меня к себе. Я прикоснулась к нему… К моему Дэнни, — ДУРА. Набитая дура и отупевшая овца. Здесь нет никакого твоего Дэнни, — Он сказал, что это я виновата. Все могло бы быть иначе, если бы я не довела нас обоих до этой черты, — Ты реально уверовала в данный расклад вещей? Он сумел тебя убедить? — А разве это не правда?
Соси, бл*дь. Высасывай уже до основания. Ты же можешь.
— Ну как ты? Ты меня слышишь? Эллис… Полегчало? Отпустило? — он спрашивал, продолжая тебя держать, прижимать к себе и тихонько поглаживать по рукам и предплечьям, и конечно согревать голосом и губами в волосах, на затылке — самым горячим и глубоким теплом во всей гребаной вселенной.
А у тебя даже не хватило сил, чтобы кивнуть головой. Как он вообще догадался и понял, что ты ему ответила? Или просто определил по твоей притихшей дрожи? И нет, сразу не отпустил, только убрал одну руку и то лишь, чтобы протянуть ее к двери и вставить в замок дверной ручки очередной ключ (на этот раз позолоченный).
— Дальше идти сможешь?
Снова неудачная попытка шевельнуть головой или хотя бы выдавить из себя звук.
Приходи уже в себя, Эллис. Кончай тупить. Или хочешь, чтобы он запер тебя в этой комнате до самого вечера?
Кажется подействовало, хотя Дэн не отпускал тебя ни на секунду, проводил до самого толчка и даже помог присесть на чистый круг (господи, здесь всегда так стерильно чисто? Всегда-всегда? Как будто она впервые за все эти дни сюда вошла).
— Душ сама принять сумеешь или хочешь, чтобы я тебе помог?
Хочу. Только не уходи.
Пальчики непроизвольно сжались в очень слабые кулачки. Всего-лишь обычный рефлекс (новый, условный), боязнь собственной реакцией — подкожного страха с обезумевшим желанием вцепиться в него со всей дури. Смотреть в его лицо, в его внимательные глаза (чей взгляд был не менее осязаемым, чем пульсирующие на твоей воспаленной коже следы его прикосновений — невидимого савана, окутывающего до сих пор), смотреть, видеть и чувствовать насколько он был реален, близок и… не иметь ни малейшей возможности к нему прикоснуться: зарыться в его идеально зачесанные каштановые кудри истосковавшимися по их осязанию пальцами, вжаться в этот идеальный изгиб лепных губ своим мокрым от слез и соплей ртом…
Боже… Неужели она не могла хотя бы дотронуться до лацкана его шикарного пиджака?
Конечно он не планировал ее сейчас купать. Для этого так не одеваются и не зачесывают волосы в безупречную укладку.
— Я сама… — голосок с трудом, но прорезался. Ну уже хоть что-то.
— Уверена? — он же все равно будет рядом, пускай и за этой стеной. А ты будешь чувствовать его присутствие и взгляд даже из другого конца квартиры.
— Мне уже лучше… — врать своему Мастеру — не самое разумное действие, но и ждать с моря погоды…
И в какой-то из этих моментов ты вдруг четко осознаешь, что все это происходит не просто так. Что сейчас за тобой наблюдают не меньше, чем до этого. Наблюдают и ждут, когда же ты сдашься — скатишься на пол на колени и в безудержной истерике начнешь умолять его остаться. Просить и соглашаться на все, что угодно, лишь бы он никуда не уходил и держал тебя до самого последнего вздоха…
Как ты вообще могла в таком состоянии идти на работу? А главное… что ты будешь там делать? И как смотреть в глаза других людей? Как прикасаться к тому же Никону своими трясущимися руками, присаживаться в кресло перед кем-то и не думать об анальной пробке и синяках на ягодицах?
Только сейчас ты поняла, что была не готова. И не готова — это слабо сказано. Это был самый настоящий панический страх, тот, от которого до истерики отделял всего один незримый шаг. Наверное, черная дыра-таки сдалась или сдулась.
— Хорошо, я рядом. Если что, сразу зови. Сейчас не стоит изображать из себя гордую амазонку и сверх самостоятельную большую девочку.
Он привстал с корточек и перед тем как выпрямиться, прижался губами к твоему холодному лбу.
Пальчики сжались в кулачки еще сильнее. Глаза закрылись сами собой, под непосильным давлением-тяжестью внутреннего импульса, и тебе снова пришлось сдерживать себя, чтобы не зажмуриться.
Они не уходили, не отпускали и не отступали — гребаная слабость, невыносимый страх… ненасытная боль.
Хорошо, что ты вовремя успела открыть глаза, когда его губы оставили тебя почти одновременно с теплом его рук, удерживавших тебя за плечи все это время, иначе бы ты не только качнулась вслед за его мощнейшим притяжением, а запросто свалилась со своего фаянсового трона на пол.
И что дальше? Смотреть, как он выходит, поворачиваясь к тебе спиной — спокойный, невозмутимый, до невозможности сильный и абсолютно бесчувственный? Смотреть и вслушиваться в ближайшие минуты в его шаги и передвижение, в звуки за стеной, пытаться угадать, что он сейчас делает и практически забыв, что она сама должна была делать здесь.
Кажется вкатил в комнату тележку, разве что не понятно, куда он ее поставил. Едва слышный звук-щелчок. Опять проворот ключа в дверном замке? Открыл двери во вторую комнату? Да. Все те же спокойные, размеренные шаги, но на этот раз через стенку за резервуаром ванны.
— Эллис, ты там не уснула? Когда ты думаешь принимать душ, ближе к вечеру?
На самом деле это не просто отвлекало, оно не позволяло тебе думать о чем-то другом. Так ты по крайней мере держалась за его красные нити уже сама, добровольно и с определенной целью — не дать себе провалиться в то, что из тебя только что высосала твоя черная дыра…
…Силы возвращались, не смотря на не стихающую дрожь и психофизическую слабость (казалось, они выедали даже кости, при чем изнутри). Не так быстро, как хотелось бы, но зато ты могла хотя бы стоять и ходить сама, без чужой поддержки. Хорошо, что в душевой кабинке было предусмотрено регулируемое сиденье, хотя по началу ты подумывала залезть в ванну, испугавшись, что не сумеешь простоять под душем и двух минут. Горячая вода вернула большую часть сил, смыла последние слезы и не меньше половины зияющей черной дыры. А главное, ее журчание гасило другие звуки и рвущиеся на свободу мысли. Но это не значило, что ты не ощущала движение живой тени за стеной, не следила за ней с закрытыми глазами и не цеплялась за ее нити, как за единственный источник поступающего в твою кровь кислорода. И впервые ты не могла понять, чего боялась сейчас больше всего — вернуться в комнату или специально затянуть по времени прием душа.
Ты же понимаешь, что здесь ты никогда от него не спрячешься. И то что он не выделил для тебя определенное количество минут на пребывание в ванной комнате не значит ровным счетом ничего. Он следит за временем постоянно. И не только за ним. Он прекрасно знает сколько тебе необходимо минут на то или иное действие, слышит и видит далеко не через стену. Да и ты сама, разве не чувствуешь его пальцы на своем пульсе? Пульсе? Нет, глубже и осязаемей — на твоей сердечной мышце.
Теперь так будет всегда? Ты будешь торопиться даже не имея для этого сил, даже умирая от страха и нежелания возвращаться? Только как теперь определить, что это за страх?
