Ты ведь помнишь все, да, Эллис? Все, что успело произойти рядом с ним, с тобой, с вами, пусть даже многие моменты ты и мечтала вырвать из памяти с корнями и мясом. Он же специально все это и делает, чтобы ты никогда уже не забывала, чтобы любое скольжение его рук, голоса или жестов запускал в тебе необратимую реакцию психосоматической памяти, расписывая по твоей коже и сердечной мышце пережитыми ощущениями, страхами, эмоциями и… болью. Всего одно соприкосновение со взглядом его глаз и мириады невидимых кристаллов вонзаются в твое тело, вспарывая свежие раны и ноющие эрогенные зоны выжигающей вспышкой болезненного возбуждения…
Помнишь, Эллис? Разве такое возможно забыть? То, что он делал с тобой еще вчера, буквально несколько часов назад…
Расчесывает тебе волосы, снимает с горла ошейник, временно заменяя его теплым захватом своих пальцев (от которого ты млеешь, вздрагиваешь, едва не закатываешь глазки и не дрожишь от нестерпимого желания всхлипнуть и еще сильнее сжать бедра), помогает одеть бюстгальтер, кружевные трусики, телесные чулки, неспешно затягивает шнуровку темно-гранатового платья на спине… а по твоей коже лишь усиленно разливается скольжение совершенно иного осязания. Он словно стимулировал то, что еще тлело на поверхности твоего тела самыми глубокими и сверхчувственными метками его вчерашнего воздействия, вторжения и беспощадного захвата. Такое нереально забыть. И тем более рядом с ним, в его руках, под его тенью.
Ты и вправду всю неделю убеждала себя, что боишься и не хочешь возвращаться в эту квартиру, к нему? Мечтала заболеть по настоящему, впасть в кому, может даже совершить какую-нибудь непростительную глупость из-за которой он от тебя якобы окончательно отвернется? Серьезно? Что, Эллис, что крутилось все эти дни в твоей гениальной головке и в частично контуженных извилинах? Сбежать? Позвонить Брайану и попросить увезти тебя на край света? Сделать что-то с собой?
Это же все самообман, борьба самой с собой, с собственными желаниями и тенью, которую не сорвешь со своего тела подобно коже, не убив себя при этом. Ты ведь вела счет всем этим дням, утекающим минутам и часам под давлением совсем иного страха, что он вдруг передумает, решит провести этот уик-энд со своей семьей, заставит тебя ждать еще неделю, а может даже две. И он действительно мог это сделать.
Вот когда тебе становилось страшно по настоящему, вот чего ты боялась больше всего на свете — до выбивающих приступов панической атаки, до периодической остановки сердца и жесткого удушья. Ты боялась, что не дождешься его звонка, его прямого и четкого приказа приехать на эту квартиру. Боялась прожить еще несколько дней без его близости и всего того, что он с тобою вытворял.
Чистое сумасшествие, черное безумие, которое с каждым отсчитанным ударом твоего сердца росло, инфицировало и пожирало твой здравый рассудок вместе с телом. Чем еще тебе оставалось жить и дышать, как не им, наконец-то до конца осознав, чего ты на самом деле лишилась десять лет назад — надежды, веры и возможности мечтать о чем-то ином… навсегда лишилась будущего, потеряв самое ценное, что у тебя когда-то могло было быть… потеряв своего Дэнни… Поэтому ты и здесь, ты уже не можешь противиться данному фатуму, ты готова войти в эти черные воды, ты хочешь принять данный суррогат ненормальных отношений с этим человеком, потому что это твое собственное решение, твой конечный выбор и он связан отнюдь не со страхом за свою жизнь. Эта жертва окончательная и осознанная. Она сделана тобою добровольно…
Так же проще, да, Эллис? Осколков на твоем пути не стало меньше, но боль от порезов со временем притупляется, в какой-то момент ты даже убеждаешь себя, что почти ее не чувствуешь, что с последующим шагом тебе якобы легче. Но это всего лишь привычка, которую совсем очень скоро ты полюбишь и будешь провоцировать сама, потому что без ощущения ее глубоких ран ты больше не сможешь прожить и минуты, как и без рук, что их тебе наносят. И они все разные, абсолютно и совершенно не похожие друг на друга — под нажимом его пальцев, скольжением холодной кожи черных перчаток или глухой ткани светонепроницаемой повязки, под обжигающими каплями горячего воска и прикосновением ледяного лезвия булатного клинка. И тем сильнее тебя будет топить и прессовать этим безумием, разрывая на красную пыль твой рассудок, поглощая раскаленной магмой твое тело, сжигая живьем клетка за клеткой ту, которая когда-то носила имя Эллис Льюис, ту, которую когда-то так любил твой Дэнни…
Ты же знаешь, ты же прекрасно чувствуешь, что он все это видит. Он же не просто к тебе дотрагивается, он подключает свои невидимые сенсорные датчики и капельницы к твоей системе жизнеобеспечения, без особого напряжения проникая в центральный сервис твоего сознания, памяти и скрытых архивов. Он должен это делать постоянно, он должен ощущать тебя и твою реакцию не меньше, чем ты. Потому что это и есть его собственный наркотик, его зависимость — черный эликсир его божественного бессмертия: твоя чувствительность, твое обезумевшее сердцебиение, твое прерывающееся дыхание, сладкая кровь, оголенные желания… воскрешающая боль и ТЫ. Вся ТЫ без остатка и права быть кем-то еще без его на то воли.
Думаешь, ты сейчас вспоминаешь вчерашнюю сессию, потому что пытаешься ускользнуть из этой реальности и из-под клинков его бесчувственных глаз? Наивная девочка. Это делают его пальцы, натянутые ими красные нити, совмещая воедино две параллельные вселенные прошлого и настоящего, погружая и поглощая твой безвольный разум в его вязкую черную бездну сумасшедших ощущений и запредельной одержимости.
Запоминай, Эллис. И вспоминай. Всегда. Иначе задохнешься без всего этого, как без воздуха. Теперь это и есть твой воздух: воспоминания о пережитом, воспоминания о твоей новой жизни, о том, чем ты теперь живешь, кем он позволит тебе стать и без чего ты не будешь мыслить и существовать — без того, кто все это тебе дарит и забирает обратно во сто крат. Твои и ваши новые общие воспоминания…
Страх и желание, боль и наслаждение — острейшие грани одного целого, сплетающиеся тончайшими змейками невидимых спиралей в уязвимых зонах твоего естества. Одно дело, когда это только твое — личные и скрытые переживания, и совсем другое, когда в них спаяны одним целым два сознания, два разума и ментала. И ты не сбежишь из этой ловушки, из клетки его воли и его желаний, из его тьмы и целенаправленного потока вашего ожившего сумасшествия. Ваша память сливается чувствами осязания и восприятия, с ощущениями соприкосновений, когда его пальцы не просто скользят по изгибам твоих рук, затягивая на них эластичную кожу бандажного рукава, они расписывают по твоим нервным окончаниям сценарий твоего ближайшего Армагеддона. А все, что ты могла — безропотно отдаваться влиянию его действий и сминающей тени его близости.
Обмораживающий холод гладкой поверхности низкого квадратного стола (больше схожего с массивной плитой жертвенного камня, только этот был из натурального дерева) впивается в обнаженную спину, в затылок и напряженные ягодицы, словно тебя намереваются завернуть в него с головой, как в плотный полиэтилен. Но этот дискомфорт длится не долго. Тепло его ладоней перебивает болезненный озноб на раз, смешивая два потока противоположных ощущений шокирующей инъекцией чувственных приливов прямо под кожу, растягивая поверху их сладкие волны и погружая в них все тело на недосягаемую глубину. Тебя кроет эрогенным разрядом, как от тысячи невидимых шоковых контактов при слиянии двух поверхностей, впиваясь/выжигая насквозь ментоловыми искрами костную ткань, растягивая и ломая позвонки судорожными спазмами вожделенной истомы. И ты не можешь устоять (это сильнее тебя), вздрагивая, беспомощно всхлипывая и неосознанно сжимая ножки с опухшей киской.
