— Думаю, раздувать проблему из столь нелепого вопроса еще более нелепей, чем его обсуждать, — твой голос наконец-то дрогнул, чего не скажешь о его звучном баритоне, чей глубокий бархат всего в одну долю мгновения способен превратиться для твоего слуха и стынущей сердечной мышцы в наждачное трение острых зубьев ржавого напильника.
Но тебя было уже не остановить. Осознание того, что ты итак все эти дни балансировала на грани психического срыва (потому что никак не могла прорваться критическим анализом в происходящие события, диктуемые действиями этого человека) все-таки продолбило в этом беспросветном мраке абсолютной безысходности тончайшую щель с еще более нитевидным лучиком света. Пусть наощупь, пусть не зная, куда двигаться дальше и за что цепляться, но это было уже хоть что-то.
— Кажется, чье-то экспрессивное поведение на сегодняшнем обеде повлияло на кое-кого далеко не достойным для подражания самовыражением. Ты добиваешься того, чтобы расстроить меня еще больше, чем уже сделала?
Только почему-то ты не слышишь в его ровном, едва не апатичном голосе никакого расстройства и раздражения? Он способен хотя бы сыграть данное чувство, а не озвучивать его отмороженной тональностью дико заскучавшего зрителя?
И почему желание вцепиться в него со всей дури никак не отступало?
Кажется, тебя начало уже потихоньку трясти и на вряд ли от холода. Ты его сейчас и не ощущала, скорее наоборот — плавилась в липких накатах неравномерных вспышек подкожного жара, которые так и норовили добраться своими обжигающими щупальцами до твоего сердца и горла.
— Чем уже сделала? Что именно? Не записалась на прием к гинекологу? — ты бы возможно даже засмеялась, если бы не этот гребаный страх, царапающий сознание все сильнее и сильнее, стоило тебе пройти еще на шаг вперед к краю собственного безумия.
Ты и вправду свихнулась, раз не могла остановиться, если позволяла себе и дальше нестись на полной скорости к земле… к острым шпилям разбитых зеркал, не думая о возможности как-то притормозить-замедлить это бешеное падение…
— Не записалась на прием, ни разу не связалась с неким Брайаном Степлтоном, чтобы сообщить ему о разрыве вашей помолвки, не совершив ни одной даже мало-майской попытки объясниться с ним, а главное… проигнорировав сразу два моих четких указания. Ты хочешь, чтобы я лично занялся данными проблемами на свое собственное усмотрение? Ты действительно хочешь именно ЭТОГО, Эллис?
Ледяные жгуты вымораживающего страха с липкими щупальцами лихорадящего жара все-таки обхватили твою сердечную мышцу далеко не ласковыми тисками то ли оглушающей боли, то ли ослепляющей паники (или тем и тем одновременно). Еще немного и они доберутся до твоего мыслительного центра, выбивая контакты здравого рассудка один за одним.
У тебя даже не было нескольких секунд, чтобы оглядеться по сторонам и задать себе самый бессмысленный вопрос "Почему здесь? Почему именно здесь?" — Да и чтобы ты вообще заметила, если бы это сделала?
А если ты сейчас его отпустишь и побежишь, что дури, из последних сил?
— Ты мне можешь ответить хотя бы на это? Что тебе помешало взять телефон и набрать его номер? ЭЛЛИС.
— Я просто забыла… Мне было некогда, — голос сел, осип, сорвался окончательно, и ты вообще с трудом понимала, что он принадлежал тебе.
И кажется, тебя уже подташнивало. И эта ноющая боль в пояснице и внизу живота с правой стороны. Чем сильнее тебя крыло, тем глубже ее острые коготки и жадные зубки впивались в твою плоть изнутри.
— Я пыталась прийти в себя. Мне нужно время… хотя бы еще немного времени. Я не могу так…
— Что ТАК? Что конкретно ты не можешь, Эллис? В Эшвилле тебе хватило всего два-три дня, чтобы собрать все мои фотографии, вещи, аккуратно запаковать их в коробочку и принести их мне лично — на порог моего дома. Ты попрощалась со мной тогда где-то максимум за десять минут. Что в этот раз тебе мешает проделать такой же незамысловатый фокус с Брайаном Степлтоном?
— Не знаю…
Боже… ты еще шла? Как? Откуда у тебя оставались на это силы? Ты же не чувствовала собственного тела — ни рук, ни ног, ни окружающей реальности. Ее свернуло, затянуло в острые трещины смятых фотокарточек, резко схлопнуло беззвучной вспышкой в черной помпе разверзнувшейся бездны. Остался только запах…
Что это? Мазут, бензин или тухлые водоросли? Чиркни спичкой или колесиком зажигалки и разнеси остатки этой долбанной реальности к чертовой матери, пусть высосет из нее весь воздух и сожрет алым пламенем то, что ты так боялась воскресить и чувствовать, то, что уже пожирало тебя изнутри, вырываясь на свободу абстрактным хаосом чистого безумия. Ты больше не хочешь этого переживать и пропускать через себя, оно же попросту тебя убьет рано или поздно. Разве он не понимает? Против этого чувства вины нет никакого лекарства. И любое его слово на эту тему пострашней любой разрывной пули. Мгновенно, летально и… запредельно болезненно.
— Наверное из-за того что… — (бл*дь, Эллис, молчи. МОЛЧИ, твою мать, — Это не я… кажется… Это все Алисия Людвидж, — Думаешь, он примет от тебя подобное объяснение?) — Потому что мы уже три года вместе. Это очень большой срок. Такие вещи нельзя делать по телефону или… по почте. Он же не имеет понятия, что здесь происходит… Я ведь это должна сделать по собственному принятому мною решению…
Остановилось не только сердце, дыхание и весь мир, оглушая-ослепляя и впиваясь в кожу (то ли снаружи, то ли изнутри, то ли изнутри и снаружи) тысячами осколками разбитых черных зеркал, замерла даже вселенная и ты вместе с ней. Если пошевелишься — они разорвут тебя на пыль, а ты даже не успеешь перед этим закричать, осознать, что тебя убило за ничтожное мгновение собственной глупости.
Господи… ты ощутила это… ЕГО… пусть всего лишь за две-три вспышки долей секунды, но это была уже не тень. Тень бесплотна, а это… Черный фактурный мрак, скользнувший бесшумным танцем твоей персональной смерти через разделявшее вас расстояние живой горячей и пугающе осязаемой массой… И ты почувствовала (нет, не услышала, а именно почувствовала, потому что в вакууме ничерта нельзя расслышать) вибрацию низкого, глухого, почти утробного рычания и каким-то немысленным чудом успела разглядеть в черноте заволновавшейся тьмы отражение собственного тела и перепуганного до смерти взгляда, вспыхнувших тусклым рефлексом растворяющегося света в бездонных угольных зрачках готовящегося к нападению зверя.
— Дай мне свою сумочку. — его голос впервые прозвучал слишком громко, едва не выбивающим выстрелом по барабанным перепонкам, хотя он наоборот его понизил.
И ты не смогла удержаться, чтобы не вздрогнуть, холодея, млея и цепенея от ужаса всем телом и всеми внутренностями, потому что ощутила в его бархатной тональности те самые металлические нотки утробного "рычания". Ты не удивишься, если в эти мгновения в твоих волосах появилось несколько белых нитей седых волос (именно в эти, а не потом, когда ты очнешься ровно через сутки в…).
— Бл*дь, Эллис, ты когда-нибудь будешь выполнять мои приказы с первого раза?
