Как будто для рвотного рефлекса требуется именно сотрясение мозга, и не важно, что еще пару дней назад ты пил не просыхая или только что, вот-вот, всплыл из очередной эмоциональной клоаки.
— Ты мне не нравишься, Дэнни. Очень и очень не нравишься. Не сомневаюсь, что ты и сам от себя не в большем восторге. Я и не представлял, насколько все запущенно в твоем случае.
Слава богу, Алекс не намеревался меня жалеть и гладить по головке. Как раз поэтому я его и выбрал. Даже нянчась со мной, он не допустит ни одной поблажки, как и не позволит использовать себя для личной выгоды. Обмануть такого человека или попытаться провести вокруг пальца — равносильно подписать себе смертный приговор. Или я подсознательно рассчитывал на последний вариант?
Бл**ь… Почему сейчас? И как же тянет выпить…
Какой нах ужин? Меня мутит и качает при любом движении, даже в лежачем положении. И мне действительно надо побыть одному, хотя бы час или два, пока Лекс снова не скормит мне дозу сильнодействующего снотворного. Мне это надо. Как воздух надо… хрен с ним, что отравленный и без капли чистого кислорода, но я долбанусь, если не вдохну тебя… Я не продержусь и минуты, если не пропущу через эту боль твою токсичную пульсацию. Я должен побыть наедине с ТОБОЙ. Fuck.
В те секунды я уже готов был запереться и в уборной, если бы у нее был замок изнутри. Но Алекс предусмотрел все нюансы, включая намертво вмонтированное (или посаженное на цемент) в стенку над умывальником небольшое "окошко" зеркала. Неужели боялся, что я и вправду смогу дойти до состояния или желания разбить его и использовать вместо ножа? Или это банальная подстраховка? Круглосуточная видеослежка (как минимум с трех видеокамер по всему периметру комнаты), ночные теплодатчики, ограниченное пространство для "прогулок"? Моя жизнь стоила столь завышенного и сверх заботливого внимания?
Не оставлять наедине с самим собой лишние пару минут? Не оставлять наедине с тобой? Это настолько теперь очевидно, особенно после утреннего сеанса психофизиотерапии? Я выдал себя с потрохами, раскрывшись наизнанку, впервые за столько лет перед нежелательным свидетелем? Но кто знал, что именно рука Рейнольдза и именно физическая боль вскроют меня по полной программе, разворотят до основания и вывернут кишками наружу?..
Я сам от себя не в большом восторге? Да я не хочу сейчас (и когда-либо вообще) смотреть в собственное отражение, цепляться взглядом за глаза побитой собаки, задевать хотя бы боковым зрением побитое временем, алкогольными запоями и физическим истощением лицо того, к кому бы сегодня ты не прикоснулась даже в резиновой перчатке.
Почему же я тогда так этого хочу и до сих пор наивно выжидаю? Неужели после стольких лет, я все еще подсознательно надеюсь на твое возвращение, на твой приход?.. Или на каком-то наивном подсознательном расчете жду щедрого жеста от самого Алекса? Что однажды в двери этой камеры войдет не Лилиан, а ты? Он найдет тебя, поговорит с тобой по душам, уговорит вернуться или хотя бы встретиться со мной на пару минут?..
Боже, что за бред? И какой же я идиот. Насколько надо быть слабым, жалким и убогим, чтобы допустить в голову подобную нелепицу? И сколько нужно еще лет, чтобы осознать это до конца? Ты не придешь. Не вернешься… добровольно. Я тебе не нужен. Не этот монстр и не этот тощий, скулящий и побитый зверь. Ты боялась меня в моем человеческом обличье, не удивлюсь, если сейчас ты побрезгуешь хотя бы плюнуть в мою сторону…
Хрен с ним. Возможно ты права… Нет… ты действительно права. Я не для тебя, я не тот, кто тебе нужен. Если я не в состоянии справиться с собственными демонами самостоятельно, так какое право я имею требовать этого от тебя и тем более сейчас? Да. Согласен… Забудь меня… вычеркни навсегда из памяти, сотри, как будто меня там никогда и не было… как будто я никогда к тебе не прикасался и не пытался завладеть каждой клеточкой твоего тела и мысли, как тот безумный и ревнивый собственник, которому ты была обещана самими звездами… Делай со мной в себе все, что хочешь, только умоляю… пожалуйста… не выходи из меня. Не сегодня, не сейчас… НИКОГДА. Не оставляй в этой гребаной пустоте одного, наедине с ничем… наедине с самим собой…
Хотя бы раз… господи… один последний ничтожный раз… прикоснуться к тебе по настоящему… вжаться лицом в твои колени, бедра… зарыться в солнечный шелк твоих спутанных волос, в их нежном неуловимом запахе… в тебе самой. Утонуть и захлебнуться без возможности на новое воскрешение и права на дальнейшую жизнь без тебя. Только не уходи. Не разжимай пальчиков. Черт с ним… режь и полосуй меня и дальше, только останься внутри, царапай мои нательные раны, отравляй реальной физической болью тело, раздирай и разрывай изнутри кожу, сухожилия, легкие, глотку, прокусывай насквозь сердечную мышцу и пей из нее пока она окончательно не остановится… но не уходи. И только так. Сильнее, глубже. Растекаясь по моим ладоням сладчайшим жжением, растворяясь в моем дыхании и в сгорающих нейронах, убивая день за днем, час за часом, секунда за секундой. Я должен это чувствовать и знать… Знать, что ты это сделаешь рано или поздно — убьешь меня… по настоящему…
* * *
— …Честно говоря, я сейчас пребываю в довольно глубоком замешательстве, Дэнни, — Алекс терпеливо ждал моего возвращения, восседая на краю лежака в позе далеко не скучающего мыслителя. Утренний "рабочий костюм" сменен на более домашние синие брюки и вязанный темно-зеленый джемпер с нашивкой именного герба Рейнольдзов на нагрудном кармане. Только вот сосредоточенное выражение лица не вызывало доверительного чувства к предстоящей задушевной беседе.
Попробовать бежать? Да, но куда и как? Я в его доме, на его территории, и он не из тех людей, кто позволяет использовать себя и садиться себе не шею. И если по утренней сессии я еще не понял, на что он способен в принципе… да храни меня после этого Всевышний.
— Почему ты сразу не сказал насколько все серьезно? — избегать его взгляда, сканирующего каждое твое движение и выражение лица насквозь лучше любого самого навороченного сенсорного детектора лжи? Готов поклясться, что ощущал его все это время даже через стенку уборной, беспомощно цепляясь за ничтожные минуты возможности остаться сам на сам со своим безумием и болью.
Я добровольно сдал себя в его руки, в его полное распоряжение, лишь на его условиях и беспрекословных требованиях. И как бы сильно мне сейчас не хотелось этого, я не смогу постоянно сбегать от него, как и от этой гребаной реальности.
В этом вся существенная разница — врачам плевать, чем спровоцирован очаг твоей болезни, и почему она не поддается лечению. А вот близкому другу далеко нет…
— Что не сказал? Вроде все было предельно ясно и очевидно… — моя не самая удачная попытка сыграть под дурочку? Или я надеялся, что мне удастся избежать подобного разговора?
Пока не знаю, сколько же времени я проспал, но состояние после сессии и сильного снотворного не из самых вдохновляющих. Желание лишь одно и неизменное, как и до этого — лечь, упасть, раствориться сознанием и телом в полном одиночестве… в Тебе… в твоей циклической дрожи, скользящей под кожей нарастающим разрядом распускающейся физической боли. Я не стал даже садиться на топчан (сохраняя разумно безопасное расстояние между недовольным другом). Прижался спиной к стене, рядом с изголовьем лежака, с трудом сдержав вспышку обжигающего тока в свежих ссадинах на спине. Самая острая резанула под левым плечом, косой глубокой царапиной по лопатке (обработанной той самой Лилиан и аккуратно заклеенной длинной медицинской повязкой на лейкопластыре). Как я еще не втянул сквозь зубы довольным шипением прохладный воздух комнаты? Но не думаю, что мой сдержанный порыв смог ускользнуть от всевидящего взгляда Рейнольдза. И сильно сомневаюсь, что легкий прищур глаз и поджатые губы на его бесчувственном лице вызваны лишь моим неудовлетворительным ответом. Я был бы конченным недоумком, если бы сам не знал, как глубоко мог видеть и понимать этот человек, безошибочно читая тебя только по движению твоих зрачков и изменению температуры твоей кожи.
