— Помнится, ты мне как-то говорила одну весьма забавную вещь… Что когда я открою свою собственную фотомастерскую и наполню ее всем необходимым реквизитом, тогда и смогу тобой… командовать… или выдвигать свои условия, — почему ты не можешь произносить эти… добивающие слова, не касаясь при этом пальцами моих обнаженных грудок и сжавшихся сосков?.. Не обжигать опаливающим шепотом корни моих волос у виска с черепной костью? Не сжимать и не скользить по чувствительной коже и обеим полушариям томным трением своих ладоней и собственной бархатной кожей. Fuck. Как я еще не сжала со всей дури бедра, не заскулила и не осела, не сползла спиной по тебе на пол?
Прекрати. Я больше не выдержу. Или убей или вые*и наконец, чем и на чем ты собирался это сделать со мной здесь. Я уже на все согласна, только сделай это. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ.
— Тогда это звучала, как шутка… но, как видно, в каждой шутке лишь доля шутки. Да и я не привык разбрасываться обещаниями в пустую. И как видишь, даже через десять лет привожу их в исполнение, — я не знаю, что хуже, твои безжалостные слова, давно принятый и запущенный в исполнение приговор, или твои прикосновения, физическое воздействие на мое тело и разум? Неожиданное давление твоих ладоней на предплечья с последующим разворотом на сто восемьдесят градусов лицом к тебе. Новое падение срыв в твою удушающую бездну с немощным всхлипом вместо крика откровенного ужаса.
Снова смотреть в твои глаза в таком состоянии? Господи всевышний…
— Я ведь когда-то говорил, что ты оденешься в чулки, шпильки и однажды кончишь танцуя для меня стриптиз в шикарном бля*ском нижнем белье? — и тебе обязательно надо обхватить мой подбородок пальцами, чтобы зафиксировать направление моего взгляда только на твоих глазах. Чтобы я не смогла сбежать хотя бы сознанием, да? Тебе обязательно надо контролировать даже мой здравый рассудок и поток аналитического мышления. И после этого ты будешь рассказывать мне сказки, что не умеешь читать мои скрытые мысли и фантазии?
— Ты не стеснялась себя демонстрировать в этом клубе за пару недель до этого и даже танцевать с незнакомым тебе человеком, так что прошу сразу, избавь меня от историй о том, как ты стесняешься показывать свои танцевальные навыки на людях. С этим у тебя определенно нет никаких моральных и физических проблем.
А вот этого я действительно ожидала меньше всего. Как ты отпустишь меня, отворачиваясь и делая неспешные шаги в сторону центральных сидений дивана, и разворачиваешься только тогда, когда приходиться опуститься и рассесться на их низких подушках, откинувшись на высокую спинку расслабленными плечами. Нет, не просто сесть, а принять ленивую позу скучающего патриция, достаточно изящную и вальяжную, чтобы вызвать у меня приступ необоснованной паники и… беспричинного стыда.
Я еще не обхватила свои плечи ладошками и не прикрыла оголенную грудь руками? Особенно после всего, что ты уже успел со мной сделать в прошлой жизни и в этой.
— Уверен, для тебя это не в первый раз. Так что… я не собираюсь просить тебя станцевать мне. Это было бы слишком даже для меня, — зачем я смотрю тебе в лицо? Зачем продолжаю добивать себя твоим бездушным взглядом и безэмоциональной маской совершенного образа Дэниэла Мэндэлла-младшего — ликом бесчувственного палача и персонального безжалостного убийцы?
— Ты просто это сделаешь, как и полагается в твоей ситуации, всего лишь выполняя часть своего непомерного долга. И самое главное (что не попадает под обсуждение или возможное исключение из правил), сделаешь это по настоящему, по всем законам классики жанра, с чувством, с желанием, с полной отдачей и всей возможной страстью, на которые ты не разменивалась, когда танцевала для других и перед другими. Более того, ты сделаешь намного больше. Не только для меня, но и для себя. Ведь именно от тебя зависит чем закончится этот вечер…
О, боже… как я еще не скончалась на месте и не осыпалась на этот пол осколками обмороженной плоти. Сколько раз мне придется умереть и воскреснуть под клинками твоих глаз, убивающих на смерть слов, голоса, ленивых губ и едва тлеющей улыбки? И сколько еще ты будешь водить меня по этим граням, удерживая на самом краю этого чистейшего безумия расслабленными кончиками своих пальцев? Натягивая и ослабляя нити в те моменты, когда я абсолютно этого не жду и уж тем более не чувствую, что готова.
— Ну, же, Эллис. Ты ведь хочешь сделать мне приятное? Покажи на что ты действительно способна, в достижении самых желанных и заветных целей. Будь умницей и… самой страстной бля*ью из всех существующих… моей персональной бля*ью.
…Ты все-таки меня убил, тонкая красная линия моей кардиограммы оборвалась… нет, перестала выписывать свои ломанные зигзаги в ментальных частотах сущности Эллис Льюис. Не знаю, сколько прошло после этого времени, и кто на самом деле шел в сторону шеста и танц-подиума впервые не оборачиваясь в твою сторону, но точно не я и не в этой реальности. Всего два-три шага, и она уже подстраивается под ритм звучавшей мелодии танцевального блюза. Замедляет движение, изящно приостанавливаясь, опуская плечи вниз, а голову приподнимая как можно выше, и в такт гулкого удара сердца делает следующий плавный и грациозный шаг… Легкий зигзаг бедрами, перед следующим выступом ножкой вперед… плавясь замерзшей кожей в мощных приливах собственной вскипевшей крови, в сжигающем напалме оголившейся боли…
Если бы это была я, то скорей бы первое, что совершила, это доковыляла на трясущихся ногах до этого гребанного шеста, прежде чем что-то надумать или захотеть сделать возле него. А не задерживать дыхание перед новым спонтанным па — совершая пластичный шаг в сторону, вытянутыми под ровные стрелы ножками на ширину плеч, поворачивая голову к плечу, глазами вниз… словно ты видишь не только мой профиль, но и абсолютно все мое бесчувственное лицо. Видишь, что я тоже могу отключаться и перенастраиваться в самый неожиданный момент, особенно, когда мое тело сгорает в огненной лаве обезумевших страхов и нескончаемого возбуждения, источником которых был ты.
Мне не надо быть потомственной пифией или эмпатом, чтобы ощущать то, что происходит не со мной. Увы, это не тот случай, и в этом замкнутом пространстве мы были кем угодно, но только не раздельными сущностями. Я чувствовала не только собственные движения и горящие под кожей волокна перенапряженных мышц (и едва ли я к этому вообще прислушивалась). Мое сознание и все раскрытые болевые точки находились под прицелом твоих глаз, твоего ощутимого взгляда, скользящего по моей спине и по всей фигуре самым осязаемым прикосновением, оставляющего на мне и в недосягаемых нефизических глубинах горящие отпечатки твоих пожизненных отметин, или задевая старые шрамы новыми, более острыми порезами. Я могла обманываться сколько угодно, убеждая себя, что ничего не чувствую из-за мощных доз адреналина, сжигающего во мне все, вплоть до сознания и мыслей с чувствами, но это было слишком далеко от реальности… от твоей… нашей реальности. Это был совсем не адреналин, а именно ты. Оживший к тебе физический страх и сумасшедшее вожделение, чей ритм и гулкие удары моей внутренней музыки перекрывали звучание музыкальной записи в комнате мощнее и осязаемей, чем чтобы то ни было… Они и были во мне, мной, тем, что заставляло меня двигаться и делать то, что я никогда бы не сделала в другом месте и перед другим человеком.
