Откуда у людей столько предубеждений касательно своих жизненных проблем? От них не существует лекарств и реабилитационных физиотерапий, от самой жизни нет лекарства, кроме смерти. И если я так и не смог прошлым вечером умереть, что ж, остается надеяться, что потерянные силы не скоро ко мне вернуться, как и возможность чувствовать свою запредельную боль.
Не скажу, что не чувствовать вообще ничего это совсем даже неплохо, просто, я прекрасно знал, насколько это недолгий эффект. Организму приходится время от времени переходить на подобный режим экономии — отключать часть эмоций и удерживать твое сознание буквально на плаву между и между, в так называемом аварийном режиме (пусть и вызванном частично сильными транквилизаторами).
— Ну почему же. Не только возместить, а хотя бы попытаться выполнить часть нашего с тобой уговора. Ты действительно решил сбежать отсюда, так вдруг удобно и к месту позабыв о том, что мне пообещал за несколько дней до этого? Дэн, ты сам меня просил о последней сессии…
— И поверь… теперь жалею об этом, как никто другой. И ты оказался тысячу раз прав. Во мне нет ничего от мазохиста… во мне вообще ничего нет от этой гребаной Темы, кроме желания облить все ваши долбанные клубы бензином и сжечь их к ебеней матери до тла у вас у всех на глазах.
Не помню, что запихивал последним в сумку, но не продемонстрировать на этих тряпках свое показательное отношение к любимому увлечению Алекса несдержанными жестами и осипшим от внутреннего напряжения голосом, просто не смог.
— Туше, — определенно Рейнольдзу на это было откровенно начихать. Похоже он не просто пребывал в своем привычном невозмутимом и спартанском сверхспокойствии, он чуть ли не в открытую получал от этой сцены изощренное удовольствие или сдерживал скрытое довольство касательно чего-то еще, о чем я пока не догадывался, но вскоре должен был узнать.
Как бы я сейчас не разыгрывал возмущенного моралиста и циничного скептика, куда проще вообще не проявлять ко всему этому дерьму каких-либо чувств. Тем более у меня на самом деле не было для этого ни соответствующих сил, ни желаний. Одна физическая оболочка, практически опустевшая до самого основания. И я нисколько не против, если она такой и останется до конца моего жалкого прозябания в мире живых. Да, пустота. Забытая и почти такая любимая апатия.
— Только, серьезно, Дэн. Я не смогу тебя сейчас так просто отпустить. Хочешь не хочешь, но ты мне должен. И прости, если использую право кредитора и тем более в эти минуты, но ты не можешь просто так уйти и сделать вид, что имеешь на это полное право.
— А другого, более подходящего для этого дня и места ты не можешь выбрать? Тем более скоро приедет такси… — скользнув сдержанным взглядом по фигуре друга, все еще перекрывавшего проем выхода из спальни, я развернулся всем корпусом от края кровати и более менее спокойным шагом прошел небольшое расстояние ко второму окну и стоявшему перед ним столику.
Как только взгляд замер на стопке фотографий, лежавшей у края круглой столешницы рядом с томиком Шекспира, былой ажиотаж с паковкой багажа ощутимо снизился на несколько пунктов. Мне пришлось сделать практически невозможное — взять снимки и почти не глядя на верхнее фото заложить ими первую страницу книги (используя ее вместо защитного футляра для "хрупкой" фотобумаги). Кажется, пальцы при этом не дрожали, хотя вряд ли Алекс смог это разглядеть со своего места.
— Если приедет до того, как успеешь освободится, немного подождет, не поседеет.
— А ты не думал, что я сам сейчас не в подходящем настроении куда-либо за тобой идти и что-то делать? — отвернувшись от стола и снова встретившись с глазами Рейнольдза, я позволил себе на несколько секунд задержать на его невозмутимом лице свой не менее обмораживающий взгляд. Но, как видно, я был слишком подрезан и физически и морально, чтобы суметь удержать отдачу от собственного удара по его более закаленным клинкам.
Мало того, я наконец-то разглядел во что он был одет: черные рубашка, брюки и лакированные туфли? Бл**ь, у меня определенно выработался на эту спец форму условный рефлекс. Сердце самопроизвольно пропустило как минимум два удара, прежде чем долбануло по ребрам грудной клетки паническим толчком.
Даже без кожаных перчаток и скрученного в руке кнута было не сложно догадаться для чего и куда он так вырядился.
Или он вконец ипанулся, или мне действительно стоит его послать более доходчивыми выражениями?
— Дэн, я может и садист, но не до такой же степени, — он явно шутил и, надо признать, шутка удалась. — А если серьезно, то спешу тебя заверить, что в данном случае кроме твоего личного присутствия в определенном месте от тебя больше ничего не требуется. Более того, никто и абсолютно ничего с тобой делать не собирается. Все твои вещи останутся здесь до приезда такси. Я даже не буду просить тебя переодеваться. — хотя и скользнул подчеркнуто скептическим взглядом по моему коричневому свитеру-водолазке и черным джинсам, свисающих мешковатым тряпьем на моем исхудавшем теле. — Неужели так сложно пройтись со мной? Ведь я все равно от тебя потом не отстану. А так разберемся сразу на месте, не откладывая в долгий ящик. Кто его знает, где еще тебя потом придется ловить. Ты же по любому вернешься к своему прежнему стилю жизни, а это значит, привет долгим запоям и прощай, Дэнни-младший в своем здравом уме и трезвой памяти. Или мне придется тебя опять сажать на месяц на цепи в подвал?
— Хорошо, бл**ь, уговорил. Но учти, если какая выходка из твоего репертуара… — я уже успел положить в боковое отделение сумки книгу с парочкой самопальных МП-сборников на компакт-дисках, после чего, ощутил что-то близкое к долгожданному спокойствию, пусть даже ложному. Остальное было уже абсолютно неважным, и особенно большая часть содержания этой сумки, как впрочем и настойчивые просьбы Алекса. Теперь я мог развернуться к нему полностью лицом и показать наглядно, насколько мне параллельны все его убеждения на мой счет, и я действительно готов сделать для него поблажку, даже если не имею понятия какую. Если ему было мало целого месяца, то десять минут или целый час всей ситуации определенно не исправят.
— Уверяю, на этот раз я к тебе и пальцем не притронусь. — он изящно оттолкнулся от дверного косяка, опуская руки, и с той же ленивой грацией сытого льва сунул ладони в карманы идеально отутюженных брюк с безупречными стрелками. В блефе ему определенно не было равных. На лице не дрогнул ни один мимический мускул и температура взгляда не изменилась ни на градус выше, ни ниже. Словно сам хотел поскорее покончить со всем этим безумием и забыть, как еще один из своих самых великих провалов.
— Дэн, просто расслабься и чувствуй себя обычным зрителем… это ненадолго.
…Неужели это было настолько очевидным? Я и вправду не сумел продержаться и нескольких секунд? Проявил что-то схожее с паническим шоком, когда за несколько шагов до приближения к треклятым дверям "музейной" галереи Рейнольдза VIII-го, непроизвольно сбавил скорость, останавливаясь за спиной Лекса, перед закрытыми дверными панелями залы на расстоянии не меньше десяти футов.
Сердце накручивало свои спринтерские обороты, разгоняя болезненными сжатиями неприемлемые для меня сейчас повышенные дозы адреналина. Еще немного и скрывать свое состояние физически будет просто нереально. Я уже чувствовал, как участившаяся аритмия выбивала по легким и трахее судорожные спазмы, перехватывая/останавливая дыхание и выкачивая большую часть крови из одной части тела в другую. Кажется, в ногах и руках я уже ничего не ощущал кроме ментолового онемения и нарастающей дрожи в конечностях. Зато спину обдало обжигающей вспышкой огневой волны, моментально вскрывая кожу липкой пленкой удушливой испарины. Казалось, она обтянула даже легкие с сердцем.
