Ты же видел, что со мной, может даже чувствовал, но ни черта не сделал. Не пошевелил и пальцем, если не наслаждался этой картиной до самого моего последнего шага к порогу твоего кабинета.
Господи, будь кто другой на твоем месте, другое время и другая ситуация, но… бл**ь… ЭТО БЫЛ ИМЕННО ТЫ. И я не могла тебя не ощущать, не чувствовать твоего гребаного взгляда. Нет, ты не мог иначе и уж тем более просто скользить/прожигать мне им спину. Тебе обязательно надо расплавить мне весь позвоночник и буквально, раскромсать на мне кожу реальными физическими порезами, снять неспешными движениями расслабленных пальцев лоскут за лоскутом. Тебе было мало наблюдать за моим падением, ты пропускал всю его агонию через собственные рецепторы своих пальцев, через натянутые на них от меня красные нити?..
Неужели я и вправду могла допустить в свою голову столь нелепую мысль, что между нами могло опять что-то возникнуть? Что я приду в твой кабинет, взгляну в твое лицо, в глаза и наконец-то увижу в них, в тебе моего Дэнни? Что ты вот так вот, вдруг ни с того ни с сего, улыбнешься и окутаешь своими успокаивающими объятиями, прижмешь к груди, к плечу, спрячешь от всего того кошмара, который мне пришлось пережить и испытать по твоей же вине и скажешь… что это была всего лишь злая шутка… ты просто хотел меня напугать, может даже слегка отомстить, но не превращать все эти дни в мой дальнейший персональный Армагеддон.
Боже, сколько мне еще нужно наглядных доказательств и новых пережитых падений с последующими воскрешениями, чтобы окончательно это осознать? Ты не мой Дэнни. Ты абсолютно чужой для меня человек. Я не знаю тебя, не знаю кто ты и, самое страшное, не знала тебя никогда. Ты, мать твою, Дэниэл Мэндэлл-младший, президент крупнейшей в нашей стране монопольной рекламной компании, любящий муж Реджины Спаркс и заботливый отец своего единственного сына… И самое ужасное во всем этом — я совершенно не знала, что было бы, если бы я так и не смогла уйти от тебя десять лет назад. Чем бы на самом деле закончилось наше обоюдное безумие, если бы мы сознались тогда в своих чувствах друг другу? Какой бы была для меня твоя любовь и чем таким она отличалась от твоей сегодняшней ненависти? Смогла бы я выжить в ее бездонных глубинах или захлебнулась бы в ней раньше, чем в боли уготованной для меня тобой в моем ближайшем будущем?
Вопросы, на которые ни у кого нет определенных ответов?
Господи… почему нельзя вернуться обратно, прокрутить эту гребаную кинопленку на десять лет назад, стать прежней беспечной и наивной девчонкой Эллис Льюис? Неужели я не имею права на тот самый треклятый выбор из двух таблеток — синей и красной? Или в них нет никакого смысла? Ты бы все равно нашел лазейку, чтобы все это перекрутить и настроить по своему, вернуть в желаемое тебе русло. От судьбы не уйдешь? Или от твоей кроваво-черной любви?.. От твоего персонального проклятия, от Дэниэла Мэндэлла-младшего.
Если бы было можно хотя бы стереть часть себя нынешней, на какое-то время перестать все настолько глубоко воспринимать и тем более ТАК тебя чувствовать, постоянно, везде, где это можно и нельзя. Да, вернуться в себя, в ту глупую и доверчивую девочку из первых дней нашего знакомства, когда ты еще не забрался мне под кожу и в голову, не прописался в моей крови смертельным вирусом, когда, как мне казалось, я могла еще противостоять твоему притяжению или хотя бы думать, что могла…
Мне нужна эта чертова синяя таблетка, хотя бы на несколько часов, хотя бы для этой пятницы. А лучше прямо сейчас. Чтобы суметь продержаться еще несколько шагов, пройти бесконечные пролеты приемных твоих секретарей, мимо их рабочих столов, мимо той же Гувер, делая все возможное и нереальное, чтобы не показать ни видом, ни чем либо еще, насколько я подрезана, как меня разрывает от нестерпимого желания пробежать все это дикое расстояние со всех ног и сломя голову, не оборачиваясь, до самой лестницы… Господи, найти в себе силы, чтобы забиться в какой-нибудь угол и прорыдать остаток дня или попытаться наивно спрятаться от твоей вездесущей тени, от ощущения только что пережитой с тобой встречи, от тебя самого. Господи, как такое вообще возможно? Не знать, не понимать, кто ты, что ты, и настолько сильно чувствовать тебя в себе, как будто в тебе слились два абсолютно противоположных человека: тот, кого я так безумно любила и второй… чужой, совершенно незнакомый мне монстр из моих самых жутких кошмаров. Может я сошла с ума и просто этого не заметила?
— У тебя не осталось тех… успокоительных таблеток? — вернуться в свой кабинет едва удерживаясь на окончательно ослабевших ногах, встретиться со взглядом перепуганной Робби и при этом еще не хвататься руками за ближайшие стены и мебель?
— Элл… с тобой… все в порядке? — бедняжка, столько просидеть в приемной в таком утомительном ожидании, не зная, как я и что со мной делают в кабинете главы компании. Тут и у самых стойких посрывают все тросы сверх закаленной выдержки.
— А для чего по-твоему я сейчас просила бы у тебя успокоительное? Для своих разбушевавшихся тараканов?
— Но ты же сама отказалась их принимать.
Да, бл**ь, отказалась, а вот именно сейчас готова забить ими себе желудок. Мне надо это сделать, успеть задавить эту бесконтрольную волну растущего отчаянья, разрывающиеся на моей коже и костях трещины от вырванных твоей рукой с корнями моих разбитых крыльев, пока эта боль не полилась из меня, не зафантанировала беспрерывным потоком чистого безумия через эти порезы. Я не выдержу этого снова. Не сейчас… не после нашей с тобой последней ночи обоюдного откровения… Мне надо как-то продержаться, удержать ее остатки в себе или остатки себя… все что еще тлело во мне от моей жалкой веры.
— И что?.. Я не могу передумать? Это чем-то нарушает конституцию страны с уголовным кодексом? Или тебе не позволяет личная религия выделить мне парочку таблеток?..
— Элл, бога ради… Не надо так на меня давить. Ты же сама из-за них меня чуть не прибила.
— Это было черт знает когда. Неужели так трудно, а главное, без излишних комментариев достать мне эти гребаные таблетки?
Господи, я опять срываюсь и снова из-за тебя, как будто это дает мне возможность продержаться еще несколько несчастных минут, ухватившись за эту спасительную соломинку трясущимися пальцами. Пусть лучше так, пусть под действием этих долбанных таблеток, но не забиваясь в паническом ужасе в ближайшем углу в смежной комнате отдыха. Я понимаю, что в таком состоянии не продержусь до конца рабочего дня и десяти ближайших минут. Мне остается одно из двух — или сбежать отсюда или из собственного здравого рассудка (хотя было бы не плохо все это совместить).
Сбежать от тебя? Снова? Один раз я попыталась это проделать, десять лет назад, и чем для меня это закончилось? Где я оказалась, а, вернее, под кем, прижатая к стенке с приставленным твоей рукой к моему горлу ножом (при чем буквально, разве что немного пониже, под копчиком). Я теперь не могу ни шага в сторону сделать без твоего ведома… да что уж там, без твоего разрешения. Одним ловким головокружительным движением ты умудрился забрать у меня все — мою любимую работу, моих друзей и близких мне людей, мою личную жизнь… меня. Иногда я реально не соображаю, кто же я теперь и особенно для тебя, зачем все это, чего ты на самом деле добиваешься? Бл**ь, зачем я тебе, когда у тебя итак все есть еще и в таком преизбытке? ЗАЧЕМ? Я же никто на фоне всей твоей элитной жизни недосягаемого небожителя… или как раз этого ты и хочешь, чтобы я наконец-то осознала это в полную меру, почувствовала себя в твоих руках полным ничем — пустотой, безликой тенью, твоей личной игрушкой — фарфоровой куколкой?
