И я не сразу успеваю осознать, что происходит, что именно я чувствую под своей спиной, под обнаженной кожей, и почему мне кажется, что если ты уберешь свои руки, отпустишь меня, я тут же сорвусь, упаду с очень большой высоты. Разобьюсь на хрен, всмятку, в одну сплошную пульсирующую кровавую рану, нескончаемую боль с живым сознанием Эллис Льюис.
— Эллис, успокойся… это всего лишь спинка раскладного кресла. Все хорошо. Расслабься и дыши… спокойно и глубоко. Я рядом. Только я…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я четко осознала и прочувствовала, что это действительно была очень устойчивая и крепкая опора — упругая и плотная лежанка, обтянутая холодной тугой кожей. Но едва ли я могла при этом определить иными ощущениями, собственной спиной и ягодицами, какой именно она была формы и размеров, не говоря уже о высоте. Тем более ты поставил мои трясущиеся ноги на низкие ступени (приподнятые под небольшим углом над полом), мало чем напоминающие подножку-подъем гинекологического кресла. И при этом ты ни разу не убрал своих рук, не дал мне окончательно провалиться в этот ужас, не позволяя думать о чем-либо другом, кроме как о тебе. Удерживал мое сознание и особенно тело прикосновением своих ладоней, проводил легкими, невесомыми поглаживаниями и успокаивающими ласками по бедрам, вздрагивающему животику, центру груди и даже шее.
Черт… и ты усилил их давление с обхватом пальцев на моем горле, когда я поняла, что ты находишься прямо надо мной, в изголовье этого гребаного кресла-станка. Нежными гибкими тисками, оплетая мое лицо и голову, чтобы "поправить" ее положение в удобной для тебя позиции, всего в нескольких миллиметрах от края спинки, от твоего живота.
— Не шевелись, чтобы я сейчас не сделал. И, бога ради, хватит паниковать. Я не буду делать с тобой ничего, что тебе может не понравиться. — и все эти заверения с последующим скольжением твоей ладони по моему плечу и всему изгибу левой руки, с прорисовкой новых чувствительных линий по немеющей коже, с небольшой задержкой на внутренней стороне запястья и с более легкими узорами-касаниями к подушечкам дрожащей ладошки.
Господи, почему мне так захотелось заплакать именно в эти секунды, когда самая невинная из твоих ласк не только отзывалась томительной пульсацией в напряженном клиторе и в сокращающихся стенках влагалища, а буквально резала меня по сердцу, по еще чистым мышцам, не тронутых и не задетых до сего момента твоим ментальным скальпелем.
Но я так и не успела… ты подхватил мою расслабившуюся кисть, как раз тогда, когда я меньше всего ждала от тебя именно этого действия, потянув неожиданно, хотя далеко не резко, на себя — вверх и в сторону. Прижал к более мягкому то ли подлокотнику, то ли поручню, обтянутому той же кожаной обивкой, и… накинул прямо по запястью плоскую полосу холодного жгута.
Вот тогда мое сердце остановилось по-настоящему.
— Эллис, я же сказал, не дергайся. В этом нет ничего страшного…
Тогда почему мне так до безумия хочется выдернуть руку, интуитивно сжимая под давлением твоих пальцев ладонь в трясущийся кулачок? Жалобно заскулить и всхлипнуть? Да что уж там, я уже порывисто и учащенно втягивала и выталкивала из легких воздух в паническом приступе асфиксии постанывающими вдохами-выдохами.
— Перестань паниковать… это для твоего же удобства и безопасности. Ну, все, тише… тише, моя храбрая девочка. Ты же хочешь этого… хочешь, меня, того, что я тебе могу дать, в отличие от других… — бл**ь, говорить все это, прижимаясь губами к моему виску и одновременно выжигать томной лаской по моему нагому телу твоей скользящей ладонью от шеи и до полушария замерзшей грудки… Боже, как я еще не свихнулась от этих диких перепадов? Как такое вообще возможно, привязывать меня к какой-то жуткой конструкции, не известно для какой цели и при этом добивать головокружительной нежностью опаливающего шепота и чувственного прикосновения?
Воспаленный сосок под твоими пальцами сжался еще сильнее, буквально до зудящей и болезненной рези по самым эрогенным точкам, словно ты снова растирал и загонял в его онемевшую бархатную кожицу острые гранулы нестерпимого возбуждения. И оно не заставило себя долго ждать, ударив рефлекторной волной по шокированному сознанию и в голову, хлынув горячей вспышкой вниз к животу, обжигающими искрами томного экстаза прямо по напряженным мышцам изнывающей киски. Теперь к учащенному всхлипывающему дыханию мне захотелось вдруг выгнуться, задрожать еще сильнее, из-за тебя, из-за твоей руки, от сладчайшей лихорадки, разливающейся по моей коже под твоими пальцами. Я уже сама не понимала от чего меня так выгибало практически с костями, крыло царапающим ознобом и плавило вспышками обжигающего жара, распускалось под движением твоей ладони самыми нереальными ощущениями — то ли страхом-ужасом перед неизвестным-неизбежным, то ли этим гребаным одержимым перевозбуждением. А может всем сразу?
Разве такое не возможно, слить вместе столь несовместимые эмоции и желания и вогнать их мне под эпидермис набором убивающих слов и прикосновений? Заставляя умирать и тонуть в этом упоительном безумии всего лишь от одной манипуляции твоих пальцев, скользящих по нежной поверхности моего тела и оставляющих на нем фантомные узоры твоих пульсирующих отпечатков. От груди, по вздрагивающему животику, к нежнейшей зоне чувствительного лобка… fuck. Я все-таки всхлипнула очень громко, когда твои фаланги лишь едва задели растертую кожу моих опухших половых губок, запустив этим невыносимым прикосновением цепную реакцию затихшей ненадолго остервенелой похоти.
Нет, ты не пошел дальше и вглубь, тебе хватило и нескольких точек моей воспаленной плоти, чтобы выжечь по ней самыми горячими и невыносимыми ожогами сильнейшего эрогенного возбуждения, ударив его распустившейся волной по скрытым каналам и узлам моей взвывшей от острейшего вожделения вагины. Казалось, это не я заскулила буквально в голос, а она, надрывно запульсировав в онемевшем клиторе, с более сильными и глубокими толчками внутри влагалища. Ты всего лишь слегка поглаживал по долькам моих половых губ или рисовал по центральной линии от вершины щелочки между ними, даже не дотрагиваясь до более нежной и гладкой кожицы с чувствительной венозной дорожкой возбужденного клитора, а мне уже хотелось раскрыться и вывернуться перед тобой в самой бесстыдной и молебной позе, стонать, извиваться, терять контроль и просить о пощаде.
Господи, я не верю. Я текла от убивающего на смерть дикого страха перед тобой, перед твоими скрытыми фантазиями изощренного садиста и окутывающим мраком твоей черной сущности, как и от дичайшего желания, чтобы ты меня наконец-то вые*ал прямо на этой штуке. Это уже точно конечная, абсолютное падение в полное ничто Эллис Льюис.
— Чем длиннее путь к желанной цели, тем упоительней награда от наивысшего момента запредельного наслаждения. Иногда само ожидание перетекает в самые острейшие и сладчайшие минуты (а то и часы) нереального блаженства, которое хочется продлить до бесконечности, лишь бы оно никогда не заканчивалось. И тогда ты просто начинаешь сходить с ума от двух раздирающих твое тело противоречий — достичь столь желанного и несомненно, сильнейшего апогея или продолжать и дальше умирать в этих томительных пытках безумного экстаза до скончания вечности…
