Я потираю виски.
— У меня от тебя болит голова, — бормочу я, уткнувшись в его теплую, твердую грудь.
— Ну, тогда мы в расчете, потому что у меня болит кое-что еще.
Толкаю его, на моих губах появляется легкая улыбка.
— Значит, ты так сильно меня ненавидишь, да? — игриво спрашиваю я, когда мы возвращаемся ко всем.
— Да. Я не буду лгать об этом, но это только потому, что у меня есть вопросы, на которые нет ответов, подозрения и множество фактов, которые находятся передо мной. Но так уж получилось… ты заставляешь мой член твердеть.
— Хммм, — бормочу я, как только мы выходим на песчаную площадку. — А еще мужчины говорят, что девушки сложные? Вот это, Бишоп Винсент Хейс, было отчаянное предупреждение! — я издеваюсь над ним, открыв рот.
Бишоп останавливается, хмуро смотрит на меня, скривив губы.
— Что ты сказала? — Затем бросается на меня, хватает за бедра в стиле пожарного и перекидывает меня через плечо. Я громко кричу, ударяя его рукой по заднице, пока все хихикают на заднем плане.
— Бишоп! — кричу я ему, когда он подбрасывает меня в воздух. Плыву в воздухе, когда моя спина и задница ударяются о жесткую воду с громким всплеском, и маленькие укусы покрывают мою задницу.
Тридцать минут. Именно столько времени я провела с Бишопом. И он нанес мне синяков больше, чем я могу видеть.
ГЛАВА 24
— ТАК МЫ ПРОСТО проигнорируем тот факт, что ты и Бишоп Винсент, бл*дь, Хейз, очевидно, трахаетесь? — заявляет Татум, натягивая обрезанные шорты.
Я надеваю свои маленькие черные шорты, застегиваю их, а затем накидываю свободную белую рубашку-бойфренд, заправляя одну сторону.
— Я имею в виду, не знаю. Мы просто спим вместе, но ты не можешь ничего сказать. И когда все это взорвется у меня на глазах, тебе все равно нельзя будет ничего говорить! — Пристально смотрю на Татум и Тилли.
— Я ничего не говорила. — Татум качает головой, на ее губах играет легкая улыбка. Но затем она исчезает. — Но, пожалуйста, будь осторожна. Они опасны, Мэди.
— Я знаю, как позаботиться о себе, — заверяю я ее с улыбкой. Глядя на Тилли, киваю головой. — Что у тебя с Нейтом?
Она замирает, натягивая джинсы-бойфренды.
— Ничего.
Я сужаю глаза.
— Чушь.
Она выдыхает.
— Я не знаю. Прошлой ночью мы спали вместе. — Она нервно смотрит на Татум.
Татум останавливает то, что она делает, глядя на меня и Тилли.
— Что? О, пожалуйста. Как будто мне не все равно. Я была серьезна, когда сказала, что использовала его так же, как он использовал меня. Желаю тебе всего самого сексуального в мире, обещаю.
— Хорошо, — говорит Тилли с облегчением. — Но он... я не знаю. Сбивает с толку.
— Да ну, это же Нейт. Он мудак, — усмехается Татум.
— Нет, дело не в этом, — бормочет Тилли. — То есть, он, конечно, мудак и все такое, но для меня — не совсем.
— Хм, — я смотрю вдаль. — Интересно.
Тилли смеется, завязывая свои пастельно-розовые волосы в высокий хвост.
— Это ерунда.
Я наклоняюсь, достаю бутылку Grey Goose (прим. Grey Goose (Серый гусь) - Бренд французской водки премиум класса), а затем бросаю красные стаканчики в центр.
— Это было не совсем то, что я имела в виду, когда говорила, что мы все должны пойти в поход. — Закатываю глаза. — Это не тот поход, которым я обычно занимаюсь.
— Мы это знаем, — ухмыляется Татум. — Тебе следовало взять с собой оружие!
На моем лице появляется выражение ужаса.
— Что? Ни за что. Это не... нет. Это идет вразрез со всем, чему учил меня отец в детстве.
— Ну, может быть, мы могли бы как-нибудь пойти все вместе. Я никогда не стреляла из пистолета. — Тилли смотрит вдаль.
— Это хорошая идея! — указываю я, расширив глаза на Татум.
— Что? — Татум притворяется невинной. — Просто говорю... Может быть, ты могла бы застрелить Бишопа, и люди подумали бы, что это был несчастный случай. — Мы все начинаем смеяться. Схватившись за живот, я вытираю слезы со щек.
— Знаешь, — говорю я, наливая водку и открывая апельсиновый сок. — Когда я начала учиться в Риверсайд, то понятия не имела, чего ожидать. Все мои другие школы? Это было сложно.
— Как же так? Ты, наверное, самая крутая цыпочка, которую я когда-либо встречала, — говорит Тилли, а затем смотрит на Татум. — Без обид.
Татум сжимает свое сердце в притворной боли, а затем хихикает.
— Потому что я просто... не вписывалась. Девушки просто ненавидели меня. — Я качаю головой. — В любом случае, единственная школа, в которую я вроде как вписалась — но почему-то все еще не вписывалась, — была в Миннесоте. И это только потому, что я встречалась с защитником, — смеюсь. — Он был популярен, и все ненавидели, что я была девушкой, которую он выбрал, но они не говорили об этом, — делаю глоток своего напитка. — По крайней мере, пока мы не расстались.
— Ну, если тебя это утешит, — бормочет Татум, опрокидывая свой бокал, — никто не любил меня так сильно, как вы двое. Но… Мне они тоже никогда не нравились, так что все сложилось хорошо.
Я улыбаюсь, поднимая свой бокал.
— За нас! — Мы чокаемся, а затем глотаем наши напитки.
Татум ложится.
— Разве мы не ведем себя необщительно, не выпивая со всеми остальными?
Я опираюсь на локти.
— Возможно, но нам никто из них не нравился до того, как мы приехали сюда, так что какая разница?
— Тук-тук!
— Не входите. Мы голые! — Татум театрально смеется.
Молния расстегивается, и Картер с ухмылкой заходит внутрь.
— О, я разочарован. — Он опускается рядом со мной. — Почему вы, девочки, прячетесь здесь?
Я хихикаю, наклоняюсь и наливаю еще водки и апельсинового сока в свой стакан.
— Потому что мы можем.
— О, я вижу, — Картер ухмыляется. — Мое пиво недостаточно хорошо для тебя?
Я смотрю на него, замечая, что там, где у Бишопа темно-зеленые глаза с дымкой, у Картера яркие и живые. Там, где у Бишопа нижняя губа слегка надута, у Картера она в лучшем случае средняя. Если у Бишопа кожа мягкая, загорелая и блестит на солнце, то у Картера она бледная, но на щеках есть легкий румянец, который, несомненно, восхитителен. У Картера также есть одна ямочка на подбородке, которую я тоже считаю очаровательной. Снова смотрю ему в глаза и вижу, что он смотрит на меня с самодовольной ухмылкой.
— Нравится то, что ты видишь?
Краем глаза я вижу, как Татум поворачивает к нам голову. Я делаю глоток.
