Я вздохнула и открыла карту памяти:
– Ну, давай уже, говори, что ты нашел.
Хольден повел меня по профилю Бэйла. Я никогда еще не видела его полностью. В базе хранились только краткие версии профилей, которые можно было изучить после ухода бегуна – но это… это действительно был полный профиль, каким он выглядел для Бэйла.
Я открыла карту времени. Хольден показывал мне рифт за рифтом, пока мы на очутились в самом нижнем отрезке линии времени.
– Треверс утверждает, что никогда не добирался до Вихря‐прародителя, так?
Я медленно кивнула. Он еще не нашел последний рифт, необходимый для этого. Он остановился до того, как смог реализовать план Хоторна.
– Но это данные непосредственно с его детектора, – сказал Хольден. – И на них отчетливо видно, что он побывал в две тысячи двадцатом году дважды. Вот здесь видно, что он попал туда через рифт. Не видно, правда, куда именно. И нет конечной станции. Он ее удалил.
– Это же безумие.
Я снова прошлась по времени, но то, что сказал Хольден, было правдой. В самом низу действительно были обозначены два прыжка в две тысячи двадцатый год.
С другой стороны… Хольден сам это сказал: он много времени провел в куполе. Может быть, он изменил данные? – И почему Бэйл меня таким образом обманывает? – спросила я.
Хольден пожал плечами:
– Мой отец рассказывал мне, что Треверс тогда неожиданно изменил свое мнение и отказался прыгать через рифты. Ты, наверное, думаешь, что он осознал, насколько ужасен план моего отца, и поэтому решил все бросить, но… мнение не меняют вот так, за одну ночь. Если только не случилось что-то особенное.
Хольден внимательно посмотрел на меня и тяжело вздохнул, когда я ничего не ответила ему.
– Ты не понимаешь, Элейн? Треверс был там, в тот день, когда по Земле прошел первый вихрь. Твой друг – вероятно, только он один – знает, что случилось в две тысячи двадцатом году. Он знает, почему произошло Великое смешение, он знает, почему возникли вихри. И даже если ты ему доверяешь, он явно не доверяет никому. По крайней мере, настолько, чтобы рассказать всю правду. – Хольден замер, и в его глазах блеснул огонек сочувствия. – Даже тебе.
25
Я проснулась от слов, которые никогда не ожидала услышать из уст Лукаса:
– Хольден прав.
Я скривилась и открыла глаза. Раннее утреннее солнце заливало хижину красноватым светом, хотя еще не перешло линию горизонта. Значит, сейчас едва ли позже шести утра.
Бэйл, Лука и Фагус стояли на веранде в кругу, склонив головы. Полупрозрачная льняная занавеска была, как обычно, задернута, но сквозь ткань легко было различить их силуэты. Они склонились над детектором Хольдена, который Лука теперь носил на правом запястье, и очень тихо разговаривали друг с другом. Я сразу поняла, что это значило.
Они не хотели, чтобы я услышала их обсуждения.
– По крайней мере, Хольден прав насчет документов на сервере, – продолжил Лука. – Купола действительно принадлежали воздушному городу, в котором должны были жить люди и мутанты. Однако последние документы датируются две тысячи пятьдесять восьмым годом, а это всего лишь год после открытия.
«А потом воздушный город упал в море», – мысленно добавила я. Должно быть, так и случилось.
– А проект «Aeolus»? – спросил Фагус. – Было что‐ нибудь по нему?
– Нет. Ни слова.
– Возможно, документы существуют только в нижнем турбинном помещении, – сказал Бэйл. – Но они вымараны.
Лука вздохнул:
– Если проект «Aeolus» имеет отношение к изменению сенсоров, которое было заказано непосредственно Хоторном… то мы просто обязаны выяснить, в чем его суть.
Фагус наклонился ближе к детектору. Прочитав что‐ то, он посмотрел на Бэйла:
– Отсюда ровно девять лет до две тысячи пятьдесят восьмого года.
Бэйл тут же понял, о чем говорил Фагус, – и я тоже.
– Мы не будем прыгать еще дальше в прошлое только из‐за наших предположений.
– А что, если мы сможем получить ответ только там? – спросил Лука. – Что, если Хоторн хочет как-то использовать этот проект?
– Я сказал «нет»! – подчеркнуто тихо произнес Бейл, явно чтобы не разбудить меня. Лука попятился.
– Это что, приказ? – язвительно поинтересовался он.
– Перестань все время меня провоцировать.
Я могла представить, как Бэйл сейчас смотрит на Луку.
– Мы оба пытаемся остановить Хоторна. Но наша цель не в погоне за несбыточной мечтой. Если у нас нет техники для уничтожения рифтов, то нам всем следует искать эту бегунью. Она должна быть где‐то на этой островной цепи. И наша первоочередная задача – ее вырубить.
Лука и Фагус переглянулись, а Бэйл глубоко вздохнул и повернулся в мою сторону. Я быстро закрыла глаза. Если он не хотел, чтобы я присутствовала при их разговоре, то и сейчас ему не нужно было мое мнение.
– Элли этого не допустит. Как бы она себя ни убеждала, – прошептал Лука. – Я знаю ее. У нее рука не поднимется это сделать.
Бэйл вздохнул:
– Да… я знаю.
Вечером я стояла перед хижиной и смотрела на море.
Я поправила воротник униформы и вспомнила, что воротники у сотрудников кураториума всегда были одной высоты. Две целых восемь десятых сантиметра – согласно предписанию кураториума. У административного персонала была точно такая же длина воротника, что и у исследователей, у исследователей была такая же длина воротника, что и у штурманов, а у штурманов была такая же длина воротника, что и у вихревых бегунов. Всегда две целых восемь десятых сантиметра.
Только у Варуса Хоторна воротник всегда был выше: что на пурпурной униформе руководителя, что на белой униформе верховного главы.
Среди кандидатов ходило много слухов по этому поводу. Самый популярный из них был, что Хоторн, будучи еще бегуном, получил такие тяжелые ранения в годы после вихревых войн, что вся его шея – и все тело – были сильно обожжены.
Но даже если это правда, мне никогда не понять той ненависти, которую он держал в себе. Хоторн, стоящий в своем офисе в Новом Лондоне и объясняющий десяти территориям, что мутанты должны быть уничтожены… Эта картина не выходила у меня из головы.
А что происходило сейчас, в нашем времени? Что будет, когда мы вернемся?
Мне трудно было осознавать, что в то время, пока у других проходит всего один день, мы проводим здесь недели и месяцы. Аллистер, тетя Лис, Робур… никто из них даже не заметит нашего исчезновения. Мы просто вернемся в тот день, когда покинули Санктум. А для других все будет так, будто ничего и не происходило. Мы свяжемся с Натаниэлем и будем надеяться, что он пойдет на уступки, как и обещал.
