– Леонид, ты мне его, как коробейник на сельском торгу, расхваливаешь! – усмехнулся Егоров. – За геройский и самоотверженный поступок хвалю, а вот за непродуманный риск порицаю. Ла-адно, чего уж там, молодец! – и капитан с улыбкой хлопнул капрала по плечу. – Иди в цитадель его снеси. И чтобы через час уже у нас тут музыка была! Никто тебя за язык не тянул, чать, уж научил своих вестовых барабанному бою? Не стыдно перед турками будет?
– Уважаемый! В русской крепости бьют барабаны и слышны звуки трубы! – доложился командир сотни янычар. – Чего ещё ждать от этих сумасшедших егерей?
Комутан алая янычар оттолкнул от себя лекаря и, тяжело прихрамывая, зашагал к повороту. Над перевалом раздавалась торжественная барабанная дробь. Русские барабанщики, выполняя приказ командира, били преображенский марш.
Две атаки отразили в этот день, одну ночью и ещё три на следующий день. Рота потеряла десять человек убитыми, и столько же лежало в цитадели серьёзно раненных. С мелкими ранениями и с рассечениями была половина личного состава.
– Ваше благородие, похоже, переговорщики в нашу сторону пожаловали! – донеслось с башни.
Не доходя сотни шагов до стен, высокий турок в белоснежном тюрбане взмахнул зелёной лавровой веткой. За ним стояли два янычара, без ружей, но с ятаганами за поясом.
– Юсуф-паша, великий полководец и комендант крепости Бургас желает говорить со старшим русского отряда! – прокричал один из янычар.
– Командир отдельного егерского полка Первой армии генерал-фельдмаршала Румянцева подполковник Егоров изволит вас выслушать, – скрестив важно руки на груди, выкрикнул Лёшка со стены.
Турок с зелёной веткой немного помолчал, как видно, переваривая полученную информацию, и лишь после этого заговорил с лёгкой усмешкой на лощёном лице:
– Русский офицер, похоже, очень любит шутить. Мы знаем, что у него здесь нет полка, да и не уместить его в этой крепости. А также каждому в армии султана уже давно известно, что у любого русского полка есть своё знамя, и его солдаты воюют всегда под его тенью. Ваш отряд, занявший эту крепость, называется в вашей армии батальон, а это чуть больше трёх-четырёх сотен воинов. Они, конечно, все храбрецы, проделали такой трудный путь и, уничтожив гарнизон крепости, смогли продержаться в ней почти неделю. Но вот-вот сюда подойдут пушки, и тогда русским не поздоровится. Я, Юсуф-паша, будучи милостивым и уважая отвагу неприятеля, предлагаю русскому гарнизону со всем личным оружием и всем тем, что они только пожелают взять с собой, выйти из крепости. Их почётно проводят к своим войскам, и все они всенепременнейше останутся живы и даже получат от пятьсот пиастров для рядового и до десяти тысяч до самого главного командира. Что на это скажет русский подполковник? Ведь самое дорогое, что есть у человека – это его жизнь. И они с почётом смогут её сохранить, ведь егере и так с великой отвагой удерживали этот перевал вот уже шесть суток подряд.
Выслушав это витиеватое обращение, Егоров фыркнул и, обернувшись, крикнул Лёньку:
– Флаг свой шёлко-овый сюда тащи, быстро, коробейник! Уважаемый паша, вы, конечно, умеете произносить красивые речи, – Егоров широко усмехнулся. – Но говорите вы мне их сейчас, здесь, на вот этом самом месте, только лишь по той самой причине, что ничего не можете сделать с моим гарнизоном. И не важно, из кого он здесь состоит, из батальона или же из полка. Было бы по-другому, за вас бы говорили ружейные или пушечные стволы.
Алексей обернулся и подхватил принесённый ему барабанщиком янычарский стяг.
– А знамя у нас есть, вот оно, целого алая султанской гвардии. Неужели вы считаете, что наш гарнизон по своей значимости меньше, чем он? Насчёт вашего предложения, я делаю уважаемому паше встречное: если он уйдёт в свой Бургас с войсками немедленно, то подполковник Егоров готов ходатайствовать перед командованием русской армии не уничтожать сей славный город огнём артиллерии. За остальных я не знаю, но о том, чтобы выпустить вас в Стамбул, с докладом к султану, я буду хлопотать перед своим командованием отдельно!
Лицо паши потемнело от гнева:
– Вы все можете сильно пожалеть о своей дерзости! В последний раз я предлагаю вам сдать крепость, это знамя и уходить живыми из крепости, иначе всех до единого здесь ждёт смерть!
– Довольно слов! – Лёшка прервал разгневанного турка. – Вы чувствуете этот запах? Здесь на камнях, под солнцем, лежит несколько сотен ваших воинов. И ещё столько же ляжет, пока сюда не подойдёт наша армия. Мы даём вам время до утра вынести их отсюда и достойно предать земле. Они пали за своего султана и за свою страну и достойны уважения! А вы делаете вид, что хлопочете сейчас за честь и за жизнь чужих воинов. О своих позаботьтесь, уважаемый, о мёртвых и ещё пока живых, которых вы совсем скоро погоните на убой! И вы только недавно говорили, что самое главное, самое дорогое, что есть у человека, – это его жизнь. Но для настоящего воина, кроме неё, есть ещё чувство долга и его честь. Лишишься чести – и не будет уже смысла в этой жизни. Для нас, для русских солдат, эти понятия неотделимы. И сдача этой крепости равнозначна будет потере чести, а значит, и самой жизни. И повторюсь, мы даём вам время до утра, убирайте ваших погибших из-под стен. Обещаю, мы в вас не будем стрелять!
– Да будет так, – кивнул паша. – До завтрашнего вечера да не прогремят здесь выстрелы!
– Ну вот, значится, и ещё на один день мы тут времечко оттянули, – Тимофей с кряхтеньем снял с плеча три турецких ружья. – Тяжёлые карамультуки, стволы-то у них длинные, заряжать долго, но зато и пулять они хорошо должны вот энтой своей круглой пулей. Господин поручик, а чего ещё там этот важный турок нашему капитану сказал? Вы же ведь хорошо по-ихнему разумеете?
– Да что сказал? – пожал плечами Милорадович. – Золото нам предлагал. Вот на Николу по золотой монете в пять сотен пиастров, на капрала Кузьму по две, ну а на тебя, значит, по целых три, лишь бы мы поскорее отсюда ушли.
– Ну и жмо-от же этот паша! – оскорбился унтер. – Мы, чай, мешками эти пиастры только вот недавно ворочали.
– Ну а дал бы он тебе цельный мешок, неужто бы ушёл отсюда? – прищурился, глядя на унтера, Живан.
– Да на кой он мне, – сплюнул егерь. – Я теперяча эти камни на вот энтих вот крепостных стенах, да политые кровью ребят, не в жизнь уже ворогу не отдам, пущай хоть всё золото басурманское они сюды сносят!
– Ну и правильно, – согласился с ним Живан. – Тогда ты ещё разочек сходи за ружьями, Тимош, а там мы уж будем ворота на ночь затворять.
Плутонг со штыками на ружьях стоял наготове перед приоткрытыми створками. В них проходили с крепостных подступов те егеря, что отбирали трофейное оружие у павших и складывали его во внутреннем дворике штабелями. С другой стороны сновала вереница турок, выносящая на южную дорогу, за дальний поворот своих убитых. Работы им было на целый день и на всю ночь, потом всех павших предстояло предать земле. У мусульман принято хоронить усопших до заката.
Егеря хоронили своих солдат в том укромном ущелье, где они неделю назад ночевали перед штурмом крепости. Большой сколоченный крест встал над братской могилой с начертанными на нём именами погибших.
