– А шо я могу поделать с этими бесстыдницами? – развел он руками. – Прикажете забинтовать их? Так шо толку-то? От этакой жары да сырости у арестантов неминуемо возникают гноящиеся язвы. И нагота, что ни говори, лучший способ для их профилактики… Нехай голышом ходют – варнакам до ихних прелестей все одно через решетки не добраться.
Однако если от вида обнаженных женских тел, в большинстве своем молодых, мужчины-арестанты из соседнего трюма испытывали только моральные страдания, военные морячки из караульной команды, пользуясь своим свободным состоянием, весьма скоро нашли для себя практический выход из положения.
Не трогая перегораживающую из парусиновых рукавов решетку, они ножами прорезали в ней лаз, горловина которого, благодаря продетой в сделанные по краям разреза дырочки, моментально стягивалась и маскировалась на случай тревоги. И вот как-то вечером, когда «Ярославль» встал на ночную стоянку у одной из станций в Суэцком канале, в женском отделении появились первые «пластуны»-разведчики из числа экипажа.
Для порядка повизжав (впрочем, не слишком громко), женщины-арестантки тут же доказали, что у женщин более практический склад ума, нежели у мужчин.
– Чаво приперлись, служивые? А подарочки принесли? – встретил моряков разноголосый хор.
Старухи же, выскочив вперед и заслонив собой более аппетитных товарок, начали ставить условия:
– Никак молодого тела захотелось, господа матросики? Извольте-позвольте! Только нынче у нас молодухи в полтинник идут! Да нам, старым, за «сватовство» по гривеннику! Без торговли! А иначе шум до начальства вашего подымем!
Матросы переглянулись: такого оборота они не ожидали.
– Да на что вам деньги, бабочки? – попробовали они пойти на хитрость. – Все одно завтра старпом обыск в арестантском трюме устроит и все поотбирает!
Но старухи были непреклонны.
– Бабочки, да ведь это грех вам! – попробовали зайти с другого «борта» пластуны. – Кто со служивых деньги-то за енто дело берет? А мы так, по любви…
– По любви, так и мотайте отседа побыстрее! Нет полтинничков – нет молодух!
Пошептавшись, караульные матросы решили не сдаваться. Посыпались обещания «важнеющих» подарков – не сейчас, конечно, а чуть погодя, после стоянки на острове Цейлон, где матросов непременно отпустят в увольнительную на берег.
– Такие платочки вам принесем, бабочки, – все на Сахалине вашем обзавидуются! Ну, хорош бегать-то от нас, словно от чумовых! Чё, убудет от вас?
Но арестантки стояли, как говорится, насмерть:
– На Цейлоне вашем вас то ли пустют на берег, то ли нет – про то нам неведомо! Опять-таки: мужчины – известные обманщики! Вам лишь бы попользоваться нашей доверчивостью… А денюжки нынче требуются! Так что другого разговора не будет!
Матросы опять пошептались, потом один из них, кряхтя, уполз через лаз со строгим наказом товарищей – кровь с носу добыть плату за «любовь». Караульный, несший охранную вахту в коридоре между отделениями и отчаянно завидовавший смельчакам, начал строжиться:
– Давайте там быстрее, робяты! Разводящий нагрянет – всем на орехи достанется!
– Да хоть ты не зуди, судорога! – шипели на него смельчаки. – Сам же, сволочь, в наш лаз после вахты лезть собрался!
Пока переругивались, вернулись посланцы, принесли две новенькие николаевские полтины и горсточку мелочи для старух. Те, хихикая, пропустили матросов, распялили какие-то тряпки, из-за которых вскоре донеслись мучительные охи и вздохи…
– Как зовут-то тебя? – Спохватился после «сеанса любви» один матросов, торопясь попасть ногами в штаны форменки.
– Тебе кака разница? – хихикнула новоиспеченная жрица любви. – Думаешь, тебя единого дожидаться тута буду? Нету больше полтинничка? Ну и вали по холодку отсель!
Удовлетворенные «первоходки» выползли через лаз, на ходу обмениваясь впечатлениями. А через несколько минут, пыхтя, через «тоннель любви» полезла следующая тройка матросов, держа в крепких зубах приготовленные монеты.
Так продолжалось до самого рассвета, под завистливое улюлюканье мужиков-арестантов. Утром же, во время традиционного обхода старпома арестантских трюмов, кто-то из каторжников, видимо, не удержался – донес о нарушении Промыслову.
Тот немедленно побежал к капитану. Караульных, свободных от вахты, выстроили на юте и долго пугали трибуналом во Владивостоке. Старшине же, хранившему скудное жалованье своих подопечных, было сказано прямо: еще один выданный караульщикам аванс – и трибунал ему обеспечен точно!
Тем не менее простая и бесхитростная жизнь в женском арестантском отделении продолжала бить ключом и в следующую, и в последующие ночи. Не помогли и устраиваемые капитаном и его помощниками засады. Вскоре к караульщикам-«лазутчикам» практически открыто присоединились многие из членов экипажа «Ярославля» – у тех с наличностью было получше. Жрицы любви подняли тарифы до 70 копеек за визит – но это мало кого останавливало!
Видя явные нарушения режима со стороны экипажа, осмелели и арестанты, сидевшие в одном отсеке с арестантками, но отделенные от них поспешно воздвигнутой перед самым выходом в море решеткой. Они, разумеется, полтинников за «акт любви» и не думали давать – у многих просто-напросто не было денег. Однако женщины твердо стояли на своем: или плата за удовольствие, или никак! Зажиточные арестанты покряхтели, поматерились и полезли за нычками
[15], зашитыми в одежду или ловко укрытыми в подметках котов
[16].
Получив гонорар – бумажные рублевики, скрученный в тугие трубочки, – предприимчивые корабельные путаны становились у решетки на коленки, задирали юбки и прижимали круглые зады к прутьям.
Выглядело все это, конечно, по-скотски: парочки прижимались, каждый со своей стороны, к решетке, и судорожно дергались, стараясь поскорее закончить «свидание».
Капитану вскоре надоело нести ночные вахты одному – по каким-то необъяснимым причинам всякий раз его непреодолимо клонило в сон. Сию «необъяснимость» мог бы, если б захотел, разъяснить кок, подсыпавший по просьбе команды в вечерний чай капитана кое-какое снадобье. В общем, капитан вынужденно махнул рукой на непотребства – тем более что пароход вскоре вышел в Красное море, и удушающая жара сменилась прохладными ветрами, заставившими арестантов вспомнить о своей одежде. Стало чаще штормить, и «Ярославль», тяжело переваливаясь с одной огромной волны на другую, стал все чаще черпать бортами серую морскую воду. Непотребства все это, разумеется, не прекратило – но значительно снизило их количество.
Арестанты из правого трюма, отделенные от левобортников широким коридором, могли только с завистью наблюдать за любовными развлечениями матросов и своих товарищей и заниматься онанизмом. Направленная капитану «петиция» о несправедливости с требованиями поменяться трюмами с товарищами успеха не имела: здесь уж капитан твердо стоял на своем.
