«Иваны» закивали: все так, все верно!
– И все ж давай думать, братцы: как мог паскудник весточку на верхнюю палубу бросить? Через караульного записочку передать?
«Иваны» подумали, мысль Блохи отвергли:
– Чтобы караульный близко к решетке подошел, надо, чтобы он не боялся того, кто зовет. А оне все боятся…
– На пол в проход кинуть письмецо, чтобы тот подобрал?
– Никак невозможно, Сема! На караульщике все время сотня глаз. Смотреть-то тута более некуда! Было бы письмо – кто-то да заметил бы, слушок пошел бы…
– Не об том мыслим, робяты! – подал голос один из «иванов». – Какая, к свиньям, разница – как именно паскудник письмецо передал! Он его писал – вот от чего танцевать надо! У многих ли нашенских здесь, на корабле, бумага да карандаш имеется? По пальцам таких счесть можно!
– Точно! – подхватил Сема Блоха. – Да и писать великих мастеров нетути! По большей части каторга безграмотна. А ежели кто и способен, так семь потов прольет, пока несколько слов напишет! Глотов по следу пустить надо! Оне день и ночь шныряют, слухают – не зазвенит ли у кого в нычке копеечка? Василь, Петрован, а ну-ка, пошукайте тут глотов побойчее, да соберите сюда.
– Не поздно ли Сема? – усомнился кто-то.
– Может, и поздно, – стоял на своем Блоха. – А может, и нет! Если сыщем писаку, то он ведь и покаяться корабельному начальству может – сглупил, мол! Либо по скудоумию написал! Может, и шмон отменят… Я более всего за заточки наши болею, – признался он.
Уже через час контрразведывательные меры Блохи принесли свои плоды. Один из глотов приволок к «иванам» до смерти перепуганного мужичонку из «поднарников»
[28]. Мужичонку как могли успокоили, посулили на будущее защиту и даже малость «сарги» – если его сведения окажутся верными. Приободрившись, «поднарник» рассказал, что вчера утром своими глазами видел, как четверо мужичков-первоходков, земляков из какого-то уездного города, накрывши шконку халатами, писали что-то. И были весьма испуганы, когда по нечаянности один из халатов упал как раз в тот момент, когда «поднарник» был совсем рядом. Мужичонке пригрозили за длинный язык, повесили халат на место и продолжили свое дело.
– Имена знаешь? – прищурился Блоха. – Ну тогда укажешь! Немедля иди!
⁂
Находки были сделаны к тому времени и в лазарете, и во временно освобожденном от арестантов отсеке по правому борту «Ярославля». Морщась от омерзения, доктор Паламарчук пальцами достал из задних проходов шестерых арестантов обернутые тряпицами заточки в разной степени готовности – без рукояток, естественно.
– От бисова дитына! – искренне недоумевал доктор, тряся перед носом очередного «дитыны» вонючей находкой и от волнения переходя на малороссийский язык. – Совсим с глузда зьехав, колы яку железину в проход себе забил?! Прямая кишка чоловика имае множество кровеносных сосудов! Да и вообще: повредишь проход – до конца жизни гнить станешь! Не розумиешь?
Несколько заточек было найдено в котах, под подметками, в хитро замаскированных тайниках.
Внесла свой вклад в розыскные мероприятия и боцманская команда. Острый глаз Мирона Скибы, например, споткнулся на свежих царапинах возле винтов, крепящих к бортовой обшивке рамы иллюминаторов. Боцман не поленился поработать отверткой и в открывшейся узкой щели нашел целый склад полезных для арестантов вещиц. В числе прочих находок был с десяток давно исчезнувших из хозяйства Скибы отверток и даже пара универсальных ключей, позволяющих скручивать гайки и болты с большинства облицовочных панелей.
Под другим иллюминатором обнаружилась схема эвакуации пассажиров и экипажа «Ярославля» на случай пожара либо крушения. Ценность схемы заключалась в том, что на ней были показаны все внутренние помещения парохода – от гальюнов до замаскированных оружейных помещений. Схема должна была висеть на видном месте, и за ее отсутствие капитаном с боцмана было в свое время строго взыскано.
Нескольких самых мощных отверток и стамеску боцман все же в трюме не заметил – хотя они были у него буквально под носом. Отвертки были упрятаны в месте крепления к потолку корабельных фонарей, горящих в арестантском трюме днем и ночью…
Глава четвертая
(июль 1903 г., Владивосток)
Утро во Владивостоке выдалось на редкость теплым и солнечным. Чтобы убить время до вечера, на который был намечен визит в «Немецкий клуб», Настенька и Агасфер принялись перепаковывать багаж. Он достал подарки командующего Горемыкина, с удовольствием пощелкал курком маузера, прикинул к своей искусственной левой руке винчестер. С тоской вспоминая мастера-виртуоза Тимофея, оставшегося в далеком Петербурге, подумал, что надо бы поискать в здешних доках и мастерских слесаря с головой – чтобы переделать запасный протез кисти для удобного захвата ложа винтовки.
Настенька впервые проявила интерес к оружию, подошла к столу, где Агасфер разбирал и чистил маузер, и неожиданно попросила:
– А поучил бы ты меня, Мишаня, стрелять, а? Едем в дикие края – мало ли что…
Учиться так учиться. Умолчав о том, что и сам-то вряд ли может считаться чемпионом по стрельбе, Агасфер тем не менее согласился. Узнав у разносчика из ресторана о наиболее удобном месте для тренировки, он уговорился с ним доставить нынешний обед на лоно природы. Погрузились на извозчика и отправились в район Семеновского ковша, населенного в то время в большинстве своем азиатами.
Нашли подходящее местечко в небольшой ложбине, подальше от китайских фанз. Извозчик, нанятый на весь день, выпряг лошадь, пустил ее пастись, а сам, замотав голову тулупом, чтобы выстрелы не мешали, забрался спать в кусты неподалеку.
Длинноствольный маузер оказался для Настеньки тяжеловат, и решено было осваивать его постепенно: закрепив к нему приклад, в который превращалась деревянная коробка пистолета, Настенька начала со стрельбы с упора.
Агасфер предполагал, что грохот выстрелов и отдача быстро надоест супруге, однако, к его удивлению, Настенька стрельбой увлеклась и не успокоилась до тех пор, пока не закончилась захваченная с собой сотня патронов.
На звуки «канонады» явился разносчик из ресторации. Перекусив, супруги растолкали извозчика и отправились обратно в город: Настенька отдыхать, а Агасфер – продолжать делать визиты. Нынче он решил пойти по своему профилю – посетить тюремные заведения Владивостока и их администрацию.
Как оказалось, слух об инспекторе Главного тюремного управления уже достиг местных чиновников, инспектора ждали, удивлялись его отсутствию и делали из этого факта выводы для себя один страшнее другого.
Даже с учетом того, что Агасфер был дилетантом в тюремном деле, отличие местных тюремных «замков» от Александровского, основательно обследованного им в Иркутске, было поразительным. Здесь под тюрьму несколько лет назад был переоборудован частный купеческий дом вместимостью максимум 50 человек. А когда дом оказался наполненным (вернее, переполненным до предела), начальство из Петербурга, не особо заморачиваясь проблемами финансирования, отдало распоряжение об аренде… второго частного дома. Ни мастерских для занятий трудом арестованных, ни больницы, ни бани, ни даже помещения для отправления религиозных обрядов тут и в помине не было.
