Распалив Блоху, Сонька внезапно освободилась от его неуклюжих объятий, села, обеими руками взяла за щеки:
– Только вот что, Сема, давай-ка сразу договоримся! Любовь любовью, а о деле забывать не станем! И ты, миленький, не должен ревновать, если мне придется кому-нибудь глазки строить! Или даже вот так, как тебя, ласкать! Это у меня единственное оружие осталось – женское!
Блоха перестал сопеть, рывком сел, схватил женщину за волосы на макушке и крутнул, делая больно.
– Ой, ты чего, Сема? Отпусти, больно же!
– Запомни, Софья, смеяться я над собой не позволю! Хоть и люба ты мне, а все одно не могу позволить, чтобы кореша пальцами тыкали и надсмешки строили!
Изловчившись, Сонька вырвалась из рук сожителя, отбежала к двери. Трясущимися руками поправила волосы, глубоко вздохнула:
– Ты тоже кое-что запомни, Сема! Крепко запомни! Я тебе не деревенская дурочка и не маруха, которая только радуется, когда ее бьют! «Бьет – значит любит». Я женщина свободная! Кого хочу – того люблю! Кого люблю – того ласкаю! И еще могу по делу приласкать, чтобы своего добиться! Еще раз на меня руку подымешь – пожалеешь! И плевать я хотела на твоих дружков-корешков, что они скажут, что подумают. И ты должен наплевать на них, ежели ты деловой и с головой дружен! Не устраивает тебя жизнь по моим правилам – развернусь сейчас и уйду! Ну, думай, Сема. Думай и сей же час ответ давай: вместе мы или разбегаемся? Ну?!
– Давно заметил, Софья: не женский у тебя характер! – усмехнулся, снова укладываясь в кровать, Сема Блоха. – Мужиком бы тебе родиться! Ладно, считай, договорились!
– А извиняться за мужицкие свои привычки кто будет? – не отступалась Сонька.
Сема поглядел на нее долгим, ничего хорошего не сулящим взглядом.
– Меру знать надо все-таки, Софья! – И отвернулся к стене. – Я все ж не шпанка поднарная
[66] тебе…
Сонька и сама уже сообразила, что с требованием извинений несколько пережала. Никакой «иван» не стал бы в аналогичных обстоятельствах извиняться, тем более – перед женщиной. Вздохнув еще разок, присела на краешек кровати.
– Идея у меня, Сема, появилась. Хочу вот обговорить ее с тобой, посоветоваться…
– Говори…
– Я вот что подумала, Сема: здесь не Расеюшка бескрайняя, и мои таланты на острове, где каждая собака меня знает, не понадобятся. Единственная возможность «сламом» разжиться – взять «на арапа» господ приезжих…
– Это каких же? – Сема повернулся к собеседнице, недоверчиво ухмыльнулся.
– С кораблей, Сема! Почитай, каждую неделю в Дуэ корабль какой-нибудь приходит. Кто за углем, кто с визитом дружбы. Вчерась, слыхала, парусник коммерческий из самой Америки, из Сан-Франциско, якорь бросил. Броненосцы военные из Англии неделю назад за углем подходили. Теперь, говорят, ждут клипер под флагом английского адмирала
[67] – он пока во Владивостоке стоит… Депеша получена, что адмирал на Сахалине остановку делать собрался…
Блоха спустил ноги с кровати и недоверчиво уставился на подельщицу:
– Откуда это все знаешь?
– Сорока на хвосте принесла! – отрезала Сонька.
– А ты не хочешь у сороки своей спросить, как к господам приезжим тебе подобраться можно, прежде чем на арапа брать? Туда только генерал-губернатора и его прихлебателей приглашают, на корабли-то!
– Есть у меня одна мыслишка. Но, чтоб не сглазить, помолчу пока. Еще помощника подобрать требуется, да наряды для меня и для него пошить.
– А я тебе, выходит дело, не помощник?
– Сема, ты не обижайся! Напарник мне нужен молодой, представительный, и чтобы хоть один язык европейский знал. Неужто не найдем во всей каторге такого? И тут уж я без тебя никуда! Поможешь? Только чтобы не кандальник был, а из вольной
[68] тюрьмы. Либо поселенец свободный…
– Поищем…
– Теперь о нарядах. Есть в посту портниха хорошая, Баронессой
[69] кличут. Она хорошо сошьет, и дорого не возьмет. Только вот не надо, чтобы знала – для кого.
– Молчать будет!
– Она хорошая и очень несчастная, Сема. Не надо ее пугать, прошу. Просто надо сделать так, чтобы не знала.
– Ладно. А помощнику этому… молодому да образованному – тоже глаза завязать, чтобы тебя не опознал, если что? – усмехнулся старый вор.
– С ним как пожелаешь – лишь бы языком не трепал! И еще, Сема: есть в управлении островом горный инженер, господин Каллистов. У него под началом чертежники работают, из арестантов. Карту мне фальшивую приготовить надо.
– Какую еще карту?
– Семушка, сглазить боюсь, потерпи! Все узнаешь в свое время!
– Ох, Софья, Софья… Ну, хорошо… Добуду тебе чертежника, сошьем тебе и напарнику этому обновки – а дальше-то что?
– Подготовимся и ждать будем, Сема. Ждать удобного случая!
⁂
За прошедшие после этого разговора два месяца Сонька Золотая Ручка словно ожила: у нее появилась цель! Она много хлопотала, стала улыбаться и шутить. Дошло до того, что она стала кланяться на улице, как и предписывали правила, чиновникам всех ведомств и рангов. Правда, их жен она по-прежнему игнорировала.
Сема Блоха поначалу скептически хмыкал, а потом тоже заразился Сонькиным энтузиазмом. У «головки» каторги он был в уважении. И прочие «иваны», чувствуя, что он с Сонькой что-то затеял, помогали этой парочке чем могли – даже не зная их конечной цели.
Первым был завербован чертежник Симонов, работавший в конторе у горного инженера Каллистова. С ним оказалось проще всего. Ночевал он в вольной тюрьме, и однажды ночью был без церемоний разбужен и вызван пред очи небольшой компании «иванов». Те пили и закусывали, и долго словно не замечали топтавшегося перед их нарами чертежника. Выдержав долгую паузу, поднесли-таки чашечку водки (отказываться было нельзя ни в коем случае!). Не предлагая присесть, кивнули на Сему Блоху:
– Знаешь его, хмырь? Это очень уважаемый каторгой человек. Хочешь пойти против каторги, обмылок?
