– Простите, уж не к революционерам ли вы попали?
– Клянусь – нет! Я мог бы назвать вам громкие имена тех, с кем был рядом. Один из них – наш нынешний военный министр. Вы можете назвать его революционером?
– Разумеется, нет!
– А прежнего министра, его высокопревосходительство Ванновского?
– Тоже нет… Но с мундиром тюремного ведомства как получилось?
– Почти как в сказке, – усмехнулся Агасфер. – Выйдя из монастыря, узнал, что батюшка мой помер, царствие ему небесное! Хоть и рассорились давненько мы с ним, а наследство все ж оставил какое-никакое. С оговоркой: чтобы вступить в права наследования, я должен пять лет на государственной службе провести. С пользой, стало быть… Ну, а тут женился, и местечко одновременно подвернулось…
– Ладно, Берг, я чувствую, что копнул слишком глубоко. Давайте сменим тему – мы слишком мало знаем друг друга для того, чтобы поверять серьезные тайны! Как вам понравился тетерев в глине, барон?
– Это было нечто! – искренне похвалил Агасфер. – Знаете, раньше мне доводилось только читать о таком «полевом» способе приготовления птицы, но теперь, попробовав, я считаю это кулинарным шедевром.
– Все как всегда! Недаром ведь говорят, что лучший критерий познания – это личный опыт, – усмехнулся Ландсберг. – А вы еще спрашивали у меня – почему я не хочу уезжать отсюда, с Сахалина!
– Шутить изволите…
Чокнувшись стаканчиками, мужчины выпили по второй, закурили сигары, задумчиво глядя на медленно сползающий за темную линию тайги по ту сторону пролива красный диск солнца.
– А в Петербурге еще день в разгаре, – неожиданно подумал вслух Ландсберг. – Помнится, примерно в это время свободные от службы офицеры спешат на свои квартиры, обсуждают планы на предстоящий вечер. Денщик в поте лица чистит и наглаживает парадный мундир, а я перебираю записки с приглашениями от дам, решая – кому нынче отдать предпочтение… Господи, это было словно в другой жизни!
– Знаете, Ландсберг, ваша грусть по былому кажется мне гораздо более искренней, нежели утренний панегирик в пользу сахалинского бытия… Помните – я спросил у вас: почему вы, свободный и далеко не бедный человек, не уезжаете отсюда? Вы с жаром отстаивали преимущества здешней жизни – но в вашем голосе мне послышались тоскливые нотки…
– В самом деле?
– Знаете, Карл Христофорович, друзья считают меня весьма наблюдательным человеком. И часто доверяют моим суждениям. Так вот: хотите вы или нет, но мне ваши аргументы в пользу Сахалина показались несколько… надуманными, что ли… Вы словно сам себя уговариваете: мне, мол, и тут хорошо! А на самом деле…
– Что на самом деле?
– Хотите начистоту? Извольте! – выдержанный коньяк из фляжки прибавил Агасферу смелости. – Мне кажется, вам очень тяжко на этом острове. Хотя бы потому, что у вас тут нет друзей, а у вашей супруги – подруг. У вас подрастает сын, скоро настанет пора определяться с его учебой. Вы, разумеется, можете нанять для него хоть дюжину гувернеров и домашних учителей – но ничто не заменит мальчику радость общения со своими сверстниками. Первых друзей…
– Замолчите, Берг! Что у вас за привычка – нащупать больное место и давить на него? Да, ваши друзья правы: вы весьма наблюдательны, черт вас возьми! Ничего не могу сказать о верности ваших суждений – но в наблюдательности вам не откажешь.
– Простите, господин Ландсберг, если разбередил старые раны!
– Старые? Мои старые раны никогда не зарастут. Да, вы правы, черт возьми! За два десятка лет, прожитых на этом проклятом острове, я, казалось бы, должен уже привыкнуть к неудобным или даже оскорбительным вопросам. Если реагировать на них болезненно, никаких нервов не хватит! Извольте, я отвечу на высказанное вами подозрение в неискренности: если совсем коротко, то это мой паспорт. Вернее, одна ма-аленькая отметка в этом паспорте. Да, я свободный и вполне обеспеченный человек, однако эта бумажка с гербом и водяными знаками держит меня на Сахалине крепче якорных цепей!
Ландсберг яростно швырнул в догорающий костер только что раскуренную сигару, бросил злой и одновременно беспомощный взгляд на собеседника.
– По приговору суда я в свое время был лишен не только гвардейского мундира и свободы, но и дворянства, и прав состояния. На этом острове я начал новую жизнь заново: сначала был ссыльнокаторжным, потом ссыльным поселенцем без права покинуть Сахалин. Нынче я перечислен в крестьянское сословие, что и записано в моем паспорте: «крестьянин из ссыльнопоселенцев». Я, потомок древнего рода крестоносцев, – крестьянин! Каково? Я могу уехать в любой город России – за исключением столиц и еще каких-то нескольких городишек, о которых нормальный человек из общества никогда и не слыхал. Но, выбрав себе место жительства, я обязан сообщить местной полиции о своем появлении. Как, по-вашему, Берг, отнесутся мои будущие соседи и деловые партнеры к человеку с такой каиновой печатью? «Крестьянин из ссыльноселенцев»! Как будут дразнить моего сына в гимназии? Как местное общество будет фыркать вслед моей Олюшке? И закрывать перед нами двери? Именно поэтому я живу и, наверное, умру на Сахалине.
– Еще раз прошу прощения, – только и мог сказать потрясенный Агасфер.
– Бросьте, Берг! Вам не за что извиняться – я настолько свыкся со своей неизбежностью, что даже сохраняю частоту пульса при мысли об этом.
Ландсберг раскурил новую сигару и внимательно разглядывал ее тлеющий венчик.
– А вы не думали о том, чтобы просто-напросто купить новый паспорт? Даже не фальшивый? – вырвалось у Агасфера. – Даже не ради себя – ради жены и сына?
– Нет на свете ничего тайного, что когда-нибудь не станет явным. – Ландсберг невесело усмехнулся. – Что касается вашего совета – неужели вы полагаете, что такая мысль не приходила мне в голову? Но это означало бы прожить всю оставшуюся жизнь с оглядкой! Рисковать собой, Олюшкой, сыном… Неожиданно встретить старого однополчанина или знакомого, чтобы он узнал меня? Чтобы слухи, в конце концов, заинтересовали полицию? А когда моя личность будет установлена, я снова вернусь на каторгу в кандалах, ибо покупка фальшивого паспорта – серьезное преступление!
– Но можно уехать за границу вместе с семьей! Ездите же вы в Японию по делам!
– Да, и каждый раз ценой внушительного взноса в благотворительные фонды покупаю себе временный паспорт без проклятой каиновой печати, с ограниченным сроком действия. Чтобы пограничная стража не остановила меня. Уехать с семьей – гораздо сложнее. Нет, Берг, мне необходимо только высочайшее и полное помилование и официальное возвращение дворянского звания и прав состояния…
– Но вы столько сделали для этого острова, что давно, черт побери, заслужили такое помилование! Здесь, куда ни повернись – слышишь ваше имя!
– Очевидно, этого недостаточно, – вздохнул Ландсберг. – Я почти убежден: получасовая аудиенция у государя решила бы этот вопрос! Но государь никогда не появится на Сахалине, а я не имею права появиться в Петербурге. Я в замкнутом круге, Берг!
