Со временем барон провозгласил себя наследником Чингисхана и выдвинул идею создания Великой Монголии, которая будет простираться от Волги до Тихого океана. С тех пор он стал носить желтый монгольский халат с нашитыми на плечи генеральскими погонами. Он постоянно твердил о превосходстве «желтой расы», которая призвана сокрушить прогнившую западную цивилизацию.
С 1920 года Унгерн фактически полностью погрузился во внутренние монгольские дела, которые, по сути, являлись типичными феодальными разборками с легким политическим оттенком.
Осенью 1920 года Унгерн поднимает «тихий» бунт и расходится с атаманом Семеновым. В октябре 1920 года из Забайкалья в Монголию вступила Азиатская конная дивизия под командованием Унгерн-Штернберга. Барон двинулся в сторону древней кочевой столицы монголов – Урги.
Целью похода Унгерна на Ургу было «восстановление всех монархий», а начать он замыслил с Монголии. Первоначально неистовый барон планировал объединить все монгольские земли (Внешнюю и Внутреннюю Монголию) в Единую Великую Монгольскую Державу. Затем Унгерн намеревался создать Срединное государство, что должно было, в свою очередь, создать необходимые условия для восстановления монархии в России, а затем и в Европе.
* * *
…Телегу, на которой лежал связанный Унгерн, сильно тряхнуло: обоз доехал до берега Селенги и стал. Прислушиваясь к разговорам вокруг, барон понял, что следующую часть пути ему предстоит проделать на пароходишке. Комбат Перцев из штаба 35-й дивизии прочитал переданную ему депешу из Сибревкома и под хохот народоармейцев отчаянно выругался:
– На палубу не выпускать, и окна, так-разтак-перетак, не открывать. Ну, лады, это понятно! А с сортиром? Вместе ходить? Нюхать дерьмо его тевтонского благородия?!
– Ты, командир, и подтираться ему самому не дозволяй, – с серьезным видом посоветовали ему из толпы партизан. – Он же, паскуда, в жопу себе чего-нибудь от безнадеги засунет, и раздует его, аки дохлую корову – ты же и отвечать станешь!
Вокруг загоготали так, что невольно улыбнулся и Унгерн – под бешеные матерки принявшего всё всерьез комдива. На Унгерна Перцев глянул при этом так, что чуть взглядом не убил.
А скоро хохот партизан грохнул с новой силой: по причине мелководья пароход не мог подойти к пристани вплотную, и Перцеву, под хор язвительных советов, пришлось доставлять барона на борт на командирских закорках…
Опасения Сибревкома насчет возможных попыток самоубийства плененного барона были небеспочвенны: Унгерн после его пленения дважды пытался покончить с собой. Первый раз – когда его сбил с коня монгольский князь, а его подручные принялись вязать «бога войны» по рукам и ногам, Унгерну удалось сунуть в карман халата руку, но ампулы с цианистым калием там не оказалось: ее накануне нечаянно вытряхнул вместе с пылью ординарец барона.
Вторую попытку уйти из жизни Унгерн предпринял, уже будучи связанным и лежащим на телеге. Почувствовав под собой конскую сбрую, он неимоверными усилиями сумел просунуть в кожаную петлю голову и попытался скатиться с телеги, чтобы удавиться. Однако и эта попытка оказалась неудачной: ее пресекли конвойные.
Пароход деловито зашлепал кормовым колесом по мутной воде Селенги, а Унгерн продолжал размышлять…
* * *
В октябре 1920 года китайцы заговорили о крупном военном отряде из русских, бурят и монголов, идущем на Ургу. А вскоре в китайских военных сводках впервые мелькнуло имя барона Унгерна.
Поначалу к известию отнеслись не слишком серьезно: «А, это тот самый сумасшедший барон»… В то время в столице Монголии находилось до 15, а по некоторым сведениям, даже до 18 тысяч вооруженных до зубов китайских солдат. При этой армии было около 40 артиллерийских орудий и более сотни пулеметов. Китайские военачальники посмеивались: их разведка уверяла, что в рядах наступавших на Ургу передовых войсках барона насчитывалось всего 9 конных сотен при 4 орудиях и 10 пулеметах!
Однако скоро улыбки на лицах военачальников сменили кислые гримасы.
26 октября в предместье Урги произошла первая стычка китайского гарнизона с передовым отрядом барона Унгерна. Тогда китайцам удалось отбить попытку штурма, и дивизия барона отошла на несколько верст.
Узнав о неудачной попытке барона взять столицу, император Богдо-гэгэн расстроился: а ну как барон вообще откажется от штурма города-крепости, буквально набитой вооруженными войсками? И он направил Унгерну новое послание. Доверенный гонец сумел передать барону слезную просьбу об освобождении Халхи
[145] от китайцев, а также пророчество о том, что барон очень скоро выбьет китайский гарнизон из Урги.
Пророчествам монгольских лам Унгерн беспрекословно верил. И немедленно стал планировать новую попытку штурма. А чтобы монгольский император не пострадал во время боев или не был убит китайцами, был разработан хитрый план его похищения.
Тщательно отобранный бароном смешанный отряд «диверсантов» проник сквозь китайские посты и освободил Богдо-гэгэна из-под ареста прямо из его ургинской резиденции. Унгерновские «коммандос» сумели препроводить монарха в монастырь. Убедившись, что слепой император в безопасности, Унгерн приказал развернуть пушки и пулеметы и начать обстрел гарнизона Урги.
Операция по освобождению Богдо-гэгэна оказалась для китайского гарнизона настолько ошеломительной, что и оборону города военачальники Поднебесной организовали из рук вон плохо. Сам штурм продолжался почти пять суток.
Осажденные в Урге китайцы через засланную в дивизию Унгерна агентуру объявили за голову барона большую денежную награду, надеясь на алчность его окружения… Однако это не сработало. К тому же Унгерн сумел вскоре деморализовать китайских солдат неожиданным способом.
Среди бела дня, абсолютно не прячась, он в своем обычном одеянии – красно-вишневом халате с золотыми генеральскими погонами и орденом Георгия Победоносца на груди, средним аллюром в одиночку въехал в занятую китайцами Ургу. Въехал по главной дороге, в белой папахе, с ташуром
[146] в руке. Не обнажая шашки, столь же спокойно он проследовал к резиденции главного китайского чиновника в Урге, а затем, проскакав через консульский городок, преспокойно выбрался из города и вернулся в свой стан.
Любопытная деталь: проезжая на обратном пути мимо ургинской тюрьмы, барон приметил китайского часового, мирно спящего на посту. Возмущенный столь вопиющим нарушением воинской дисциплины, барон отхлестал заснувшего часового своим ташуром. Проснувшемуся от ударов китайскому солдату Унгерн гневно заявил, что часовому на посту спать запрещено, и что он, барон Унгерн, свою гвардию наказывает за подобные проступки гораздо строже. После чего спокойно поехал дальше и покинул набитый войсками гарнизон, не получив ни единой царапины.
