Но приказ был однозначен и категоричен. И есаул Потылицын, подняв в недоумении плечи, так, кажется, их больше и не расправил.
И вот – новое дело. Четверти часа не прошло, как двое последних офицеров русской охраны литерного эшелона – он и Цепенюк – подслушали разговор на повышенных тонах между чешской охраной и догнавшими состав на паровозе черемховскими партизанами, представителями Политцентра
[95]. Из того разговора со всей очевидностью выходило, что Иркутский Политцентр более либеральничать с адмиралом Колчаком не намерен. Красные партизаны, выполняя решение Политцентра, уже дважды пытались арестовать сложившего полномочия Верховного правителя, следовавшего в Иркутск на эшелоне «В». И взять контроль над золотом империи, перевозимом в адмиральском и следующем по пятам за головным поездом эшелоне «Е».
Легионеры попытались было сослаться на отсутствие прямых указаний для себя от командующего Чехословацким войском в России генерала Яна Сыровы, но партизаны выложили на стол все козыри: нет адмирала с золотом – для чехов нет пути на Владивосток!
Заручившись уверениями чешских офицеров в лояльности, партизаны облепили паровоз и помчались далее, рассчитывая перехватить адмирала на станции Половина.
– И что же теперь будет? – только и спросил Потылицын у товарища, который, в отличие от него, не «опустил крыльев», сохранил живость во взгляде.
– А ты будто не знаешь! – зло хохотнул Цепенюк. – Адмирала арестуют и отправят в Иркутск, золото оприходуют. А вот нас с тобой, друг Потылицын, надо полагать, и в расход пустить вполне могут!
– Так может нам, пока не поздно, того… А? – Потылицын изобразил пальцами правой руки на ладони левой бегущего человечка. – Поищем в Тайтурке тетку мою: вряд ли она от могилы дядюшки могла уехать. Пересидим лихую годину…
– Здравая мысль, – одобрил Цепенюк. – Я бы даже сказал: и здравая, и своевременная. Но неполная, друг Потылицын! С пустыми руками, на золоте сидючи, бежать глупо!
Приятели не в первый раз обсуждали возможность «уйти в сторону», но до сей поры разговоры были лишены конкретики: бежать с поезда во время его стоянок на затерянных в снегах глухих сибирских станциях и полустанках было просто глупо. Другое дело – богатое торговое село Тайтурка близ железнодорожной станции Половина. Потылицын много раз рассказывал товарищу о том, что родился в этих краях, и даже закончил четыре класса начальной школы в Тайтурке.
– А ежели твоя тетка померла или все-таки уехала? – продолжил Цепенюк. – На авось в серьезном деле полагаться нельзя! Я вот другое вспомнил: ты много раз мне о пещерах местных рассказывал, помнишь?
– О пещерах? Ах да… Холмушинские пещеры, местная достопримечательность, – кивнул Потылицын. – Удивительное место, я тебе доложу, Цепенюк! Представь себе: над рекой вздымаются белые скалы саженей в 40–50, рано утром туман клубится…
– Погоди ты со своими туманами, – бесцеремонно прервал Цепенюк. – Я о деле спрашиваю, а он в романтическое слюнтяйство ударился. Те пещеры от станции далеко? Дорога есть туда? Зимой до пещер добраться можно?
– Версты три с небольшим, не более, – поморгал глазами Потылицын. – И дорога к Холмушинским пещерам есть по-над речкой. Только проезжая ли та дорога нынче – сказать не могу. Туда местные и прежде, до войны мало ходили, опасались – я ж тебе рассказывал! А нынче, когда банды и партизаны кругом – из деревни никого палкой не выгонишь!
– Что не ходят туда – это хорошо! – оборвал Цепенюк. – Это нам на руку. А в остальном – придется рискнуть. Слушай сюда, друг Потылицын: у меня есть план!
Поминутно выглядывая из тамбура в вагонный коридор – не подслушивает ли кто? – Цепенюк изложил свой план. Товарищ слушал, полуоткрыв рот. Когда Цепенюк закончил, второй есаул отчаянно помотал головой, перекрестился:
– Грех-то какой на душу брать!
– Ничего, Петро, не дрейфь, я на себя этот грех возьму! Пошли, надо еще Еврей Евреича за горло взять. Да пока подействует яд… У нас, полагаю, максимум шесть часов. Пошли, не сомневайся!
* * *
В дверь купе, которое занимал фельдшер Эдельман, резко постучали. Фельдшер вздохнул, поправил на жене одеяло и приоткрыл дверь, успев только умоляюще прошептать:
– Прошу вас, господа, потише! Вы же не можете не знать: моя жена больна, она только что забылась сном…
Стоявший за дверью офицер с погонами есаула молча отпихнул фельдшера так, что тот отлетел к заиндивевшему окну. Следом за первым протиснулся второй есаул и плотно прикрыл за собой дверь. Жена фельдшера застонала и приоткрыла мутноватые глаза.
– Ну, вот, видите, что вы наделали! – жалобно упрекнул фельдшер и попытался пробраться мимо офицеров к жене, но его снова отпихнули к окну.
– Ну, вот что, Моисей, или Соломон, или как тебя там… Как тебя звать-то, кстати?
– Давид Гершонович, с вашего позволения, господа офицеры. Но я не понимаю…
– А раз не понимаешь, то молчи, пока я тебе зубы не выщелкнул! Дело у нас к тебе есть, Давид!
– Если вы опять насчет спирта, господа, но ничем не могу помочь! Вы должны знать, что спирт выдается только по личному письменному разрешению начальника охраны поезда! И только на неотложные медицинские нужды… Принесите записку от ротмистра Вершинина, и я с великим удовольствием…
– Заткнись, Иуда Иудыч! Стану я его благородие беспокоить пустяковой просьбой… Отольешь, сколько я скажу, а остатнее потом водичкой разбавишь – что тебя, учить, что ли? – расхохотался есаул Цепенюк. – Но нам еще кое-что от тебя нужно, гнида… Что-нибудь этакое… Сильнодействующее у тебя в аптечке есть?
– Яд? Но к чему, господа, в полковой походной аптечке иметь яд?
– Хватит скулить, тварь! – вынув револьвер из кобуры, есаул постучал по стеклу рукояткой. – Лучше скажи-ка, жиденок, что с твоей бабой будет, ежели я сейчас окно тут выбью к чертовой матери? А?
– Вы просто убьете ее, господин есаул, – кротко сложил на животе руки фельдшер. – И к тому же выморозите весь вагон…
– А я заявлю, что это ты разбил! – захохотал есаул Цепенюк. – И чехи тебя со своей бабой высадят на первом же полустанке – ежели прежде не расстреляют за вредительство!
Цепенюк всем телом развернулся к товарищу:
– Видишь, Потылицын, как с этими уродами разговаривать надо? Будет тебе тара – только прежде выучи, как ядом пользоваться. Понял, Иуда? – размахнувшись, Цепенюк хватил по вагонному стеклу наганом так, что стекло наискосок треснуло.
– Прошу вас, господа офицеры, не надо! – Фельдшер упал на колени. – Вы убьете жену! Н-н-ну, хорошо, я дам вам сильнодействующий препарат. Собственно, это не яд, но его передозировка влечет за собой летальный исход!
