Да и то сказать, мрачно размышлял Цепенюк. И то сказать: раздобудешь денежек, или «рыжевья», как тут называют золотые побрякушки, отдашь старосте и ничего за тот «хабар» не получишь. И за спасибо староста и пальцем не шевельнет. Заплатить, впрочем, все равно было нечем: швейцарские и французские деньги из чешских запасов были конфискованы при аресте.
Цепенюк уже несколько дней обдумывал и отвергал один за другим все приходящие на ум способы бегства. И в конце концов, вариант у него остался только один: войти в доверие к одному из иванов, соблазнить золотым кладом и уговорить на совместный побег. Дело, в общем-то, нетрудное: любой иван заставит старосту включить в «наружную» команду кого угодно. Оставалась одна «небольшая мелочь»: как уберечь себя, родного, когда доберешься до золота? Уголовник, не задумываясь, тут же зарежет и глазом не моргнет! Зачем ему делиться? К чему лишняя обуза?
Время шло, а Цепенюк так и не мог решиться «войти с предложением» ни к одному из иванов. А пока он решался, пришедшее в Прибайкалье весеннее тепло принесло в Иркутск эпидемию тифа. Не миновала сия зараза и Цепенюка с Потылицыным: в один день их вместе с тремя десятками других заболевших свезли в специально выделенный городом для тифозников санитарный барак.
Заболевших везли на двух телегах, под конвоем конных дружинников. Побега никто не опасался: больные были настолько слабы, что и десятка шагов без того, чтобы не ухватиться за попутный забор, не сделали бы.
Есаулам повезло: отвалявшись на нарах тифозного барака в лихорадочном бреду полтора месяца, они, сами того не ожидая, пошли на поправку. Не за горами, стало быть, была выписка, а там и возвращение в Александровский централ.
Едва только Цепенюку получшело, он принялся до головной боли думать о том, как бы сбежать из барака? Без надежных документов в Иркутске долго не погуляешь. Стало быть, выздоравливающих ждал, опять-таки, централ…
Впрочем, Цепенюк надежды не терял. Воспользовавшись отсутствием ночных сторожей, он как-то под утро проник в ординаторскую, где и подменил истории болезни Потылицына и свою на документы недавно поступивших в барак железнодорожников с дальнего полустанка. В ту же ночь офицеры перенесли мечущихся в бреду «сменщиков» на свои места, а сами устроились на их койки. То, что подмена может всплыть, Цепенюка не беспокоило: все как один тифозники-мужики были бородатыми, худыми и желтыми, как близнецы.
Если доктора и подивились чудесному выздоровлению двух новичков-железнодорожников, то значения этому большого не придали: измученным хроническим недосыпанием врачам и санитарам было не до физиономистики.
Накануне обещанного дня выписки Цепенюк и Потылицын, разжившись махоркой, грелись на вечернем солнышке на заднем крыльце барака. Блаженно щурясь на закат, они молчали, размышляя каждый о своем.
Эти размышления прервало появление на заднем дворе извозчика, доставившего в барак очередного больного. Матерясь и прикрывая от «летучей заразы» лицо тряпкой, тот Христом Богом стал кликать санитаров, чтобы поскорее сбыть с рук тифозника, снятого вокзальным патрулем с проходящего поезда.
Цепенюк сразу обратил внимание на комиссарское обличье привезенного тифозника – тот был одет в перетянутую портупеей кожанку, короб с маузером украшен наградной гравировкой самого начальника Восточного отдела ГПУ Якова Петерса. Санитары потащили чекиста в помывочную, и Цепенюк вызвался им помочь. Раздевая бесчувственного больного, есаул приметил привинченный к его гимнастерке памятный знак «Почетный чекист»
[103] с цифрами «1917», и незаметно украл его. Подошедший в помывочную дежурный доктор, глянув на мандат нового пациента, заметил, что надо бы протелефонировать в комендатуру и Губчека, доложить о неординарном пациенте.
Цепенюк, ничего не оставляя на волю случая, побрел за доктором и из подслушанного телефонного разговора понял, что за оружием и документами нового тифозника из местного ВЧК-ОГПУ приедут только на следующий день.
Едва дождавшись, пока отработавший смену медперсонал устало разбредется по домам, Цепенюк серой тенью пробрался на вещевой склад и обшарил все ящики и шкафы. «Комиссарская» кожаная куртка обнаружилась в большой корзине, среди предназначенного для пропарки белья. Удостоверение читинского уполномоченного, его грозный мандат, украшенный печатями и росписями, а также небольшая пачечка бумажных денег были помещены главным врачом в заклеенный конверт и спрятаны в ящике стола. Там же нашелся и маузер с портупеей.
Проходить мимо такой добычи было никак нельзя! Завернув «кожан» со всеми причиндалами в старый халат, Цепенюк прокрался мимо спавшего у телефона дежурного, выбрался во двор барака и засунул свою добычу поглубже под крыльцо – справедливо полагая, что комиссарского добра завтра с утра непременно хватятся, и в бараке будет устроен грандиозный обыск.
Так оно и вышло: с утра в барак прибыли двое местных чекистов в неизменных «кожанах». Обнаружив пропажу, они устроили в больнице повальный обыск, перетрясли все белье и постели больных, увезли с посулами расстрела главного врача и дежурного доктора с санитарами. Заглянуть под крыльцо, как и рассчитывал Цепенюк, никто не удосужился.
Через несколько дней «залетный» чекист, не приходя в сознание, тихо отдал душу – то ли Богу, то ли вождю мирового пролетариата, как съехидничал Цепенюк. С его смертью усилия живых коллег по поиску причастных к дерзкой краже лиц поутихли, и через несколько дней чекисты и вовсе перестали появляться в бараке. Цепенюк выждал еще несколько дней и напомнил доктору об обещанной выписке. И уже к обеду «железнодорожные пролетарии» Чуйко и Лабазников, пошатываясь от слабости, покинули тифозный барак, унося с собой узелки с черными шинелями и хлебный паек на три дня, выданный им при выписке. Под крыльцо с ценным трофеем Цепенюк благоразумно решил заглянуть через пару дней, и уж, конечно, не средь бела дня.
Переночевали есаулы на полу холодного, как склеп, зала ожидания вокзала, а на утро отправились оформляться на «трудовой фронт», в железнодорожную контору.
Мельком просмотрев документы, кадровик уставился на ходоков в глубокой задумчивости. Вакансий на железной дороге в настоящий момент было немало, но требовались в основном рабочие по ремонту путей. Представить же двух объявившихся нынче «дохляков» с лопатами или тяжелыми кувалдами для забивания «костылей» в шпалы было никак нельзя. Вздохнув, кадровик наконец принял решение:
– Вот что, товарищи: «на лопату» вас ставить пока никак невозможно – слабые вы очень. Хотите – направлю обходчиками путей, хотите – дам работу в товарной конторе – ежели грамотные, конечно.
– А куда именно – обходчиками? – поинтересовался Цепенюк.
– На станцию Зима, к примеру: ближе к городу разве что Михайловка…
– Согласен. У меня там родня вроде осталась. И с голоду помереть не даст, надо полагать.
