Рассказывая об этом, я прикладываю максимум усилий, но ни на шаг не приближаюсь к достижению цели — убедить окружающих в необходимости и гуманности Quality Pork Processors, Inc., корпорации, специализирующейся на убое скота и производстве мяса. На эту тему писал еще Эптон Синклер, и, как бы я ни живописала современный производственный процесс, до нарисованных им в «Джунглях» (1906) картин мне далеко. Но самое абсурдное в этих беседах — то, что мы обсуждаем забой скота и едим мясо. Я не раз рассказывала свои истории, одновременно откусывая от куска свинины. Пару раз это были ломтики прошутто, прекрасной итальянской ветчины, которую в моем родном городе не производят. А вот тушенки, этой полужидкой ветчиноподобной субстанции, на наших тарелках не было ни разу, хотя ее-то и делают на моей малой родине. Да что говорить, ее именно там и изобрели.
Из 7 млн свиней, каждый год прибывающих в Остин, большая часть покидает его в виде тушенки, которую съедят потом в 80 странах мира — по одной банке за каждые 78 миллисекунд. До этих данных я за обедом обычно не добираюсь, остановленная безжалостным требованием этикета — «давайте сменим тему», но при каждой возможности настаиваю: мы должны говорить о мясе больше. Мы обязаны говорить о нем, ведь мы так много его едим.
С 2011 года мировое производство мяса превысило 300 млн т в год — это в три раза больше, чем в 1969-м. 97 % мясопродуктов получены в результате забоя коров, кур и свиней. Пятьдесят лет назад они же обеспечивали почти 90 % от общего количества мяса. Бремя прогресса, однако, для них неравнозначно. По сравнению с 1969 годом количество говядины удвоилось, а количество убитых коров уменьшилось вдвое, производство свинины выросло в 4 раза, а убитых свиней — только в 3 раза, курятины стало больше в 10 раз, а убитых куриц — в 6. Добавим более триллиона яиц, которые несушки откладывают каждый год, — вчетверо больше, чем в 1969-м. Невольно возникает ощущение, что XXI век запомнится как очень мрачный период в истории куриного царства.
Для остальных продуктов животного происхождения эта статистика тоже справедлива. Особенно поражает молоко: в Штатах его сейчас в 3 раза больше, чем 50 лет назад, а молочных коров — на 3 млн меньше. Что вообще происходит?
Подсказка: с урожаем та же история. Помните, почему мы выращиваем в три раза больше зерна на увеличившихся всего на 10 % территориях? Здесь то же самое: мы лучше кормим животных, защищаем их, и, да, мы усовершенствовали самих животных.
Ветеринария развивалась и обогащалась новыми открытиями; теперь мы можем лечить животных от многих болезней и понимаем, как кормить скот, выращиваемый на мясо для рынка. Но куда сильнее впечатляют открытия в области физиологии животных, сделанные благодаря семи десятилетиям спонсируемых государством наблюдаемых скрещиваний на экспериментальных базах. Благодаря изумительным достижениям нескольких тысяч преданных делу ученых любая корова, свинья и курица, идущие под нож в современном мире, в среднем на 20–40 % крупнее, чем их предки полвека назад. Меньше животных, больше мяса — вот неожиданный результат странного сочетания противоречащих друг другу на первый взгляд характеристик, в числе которых быстрое взросление, высокая фертильность и медленный метаболизм.
Полагаю, значение слова «детство» в течение ХХ века изменилось для всех, но сильнее всего — для телят. В пятидесятых они обычно преодолевали отметку в 45 кг на третьем месяце жизни, сейчас норма — вырасти до 90 кг за 50 дней. Современная корова каждый день дает более 20 л молока — в два раза больше, чем 50 лет назад, и оценить эту цифру возможно, только вскормив собственной грудью ребенка.
Американские семьи изменились, причем не только у людей. Например, у свиноматок начался бесконечный день сурка: в 1942 году в помете одной свиньи было в среднем пять орущих поросят, теперь — десять, причем бедняжки приносят приплод уже не один, а два раза в год. Что до скромного жареного цыпленка, он являет собой существо, кардинально отличающееся от своего предка 60 лет назад. В 1957-м на одного килограммового цыпленка нужно было столько же корма, сколько сейчас хватает на пятикилограммовую курицу.
Какие здесь красивые созданья! О дивный новый мир, что нами покорен.
Мне понадобилось время, чтобы втолковать подруге-журналистке: ее украинский провожатый остановился у загона не ради животного. Он демонстрировал результат трех лет тяжелой работы.
Хозяйств, не требующих внимания и ухода, попросту не существует. Здоровый, готовый к убою вол когда-то был зародышем в утробе коровы, которая на протяжении 280 дней беременности требовала дополнительного питания и ухода. Родившегося теленка нужно кастрировать, а потом на протяжении 18 месяцев давать ему сено, убирать стойло, чинить забор, выгонять вола на пастбище, поить, лечить от глистов и, в конце концов, откармливать. Решив зарезать вола к свадьбе сестры и подарить ей все его мясо, крестьянин дарил ей и несколько лет труда, необходимых, чтобы подготовить животное к бойне.
Производство мяса требует вложения огромного количества ресурсов; это процесс сосредоточения совершенно неправдоподобного объема сырья в относительно небольшом конечном продукте. 30 % всей свежей воды, используемой человечеством, уходит на уход, содержание и убой скота. Мы содержим 25 млрд коров, свиней и кур, и в ожидании очереди на забой они получают огромное количество лекарств. По данным на 1990 год, две трети всех антибиотиков в Соединенных Штатах задаются скоту с кормом, чтобы ускорить рост и снизить смертность, хотя исследования показали, что эти препараты не годятся ни для того, ни для другого.
Большая часть антибиотиков покидает организм животных в неизмененном виде, с мочой, а затем попадает в стоки и оттуда — в подземные воды, где заставляет попотеть множество различных микроорганизмов. Так в глубинах земных бактерии учатся противостоять нашим фармацевтическим достижениям древним способом проб (и ошибок) на целых поколениях микробов.
Главное же, что нужно дать животному, желая получить мясо, — это зерно, огромные горы зерна. Больше 60 млрд бушелей зерна — в основном кукурузы, соевых бобов и пшеницы — каждый год уходит на корм скоту. При этом съеденное превращается во что угодно, но в основном не в мясо.
Животные двигаются, дышат, мычат или издают иные звуки, испражняются — и с каждым сокращением мышцы, с каждой новой нейронной связью расходуют энергию, полученную из пищи. Минимизировать потерю этой энергии можно, ограничив возможность движения. Так появились батареи клеток для кур и станки для свиноматок: загоны настолько узкие, что там зачастую и головы не повернуть. И даже в таких условиях 3 кг зерна дают всего полкило мяса.
Сейчас человечество съедает ежегодно миллиард тонн зерна. Еще миллиард тонн служит кормом скоту. Благодаря этому мы получаем примерно 100 млн т мяса и 300 млн т экскрементов.
Можно я кое в чем признаюсь? Я устала спорить об этичности убийства животных, хотя меня не так просто утомить. Забой скота сейчас отличается от забоя 50 лет назад только большей частотой. За текущий год мы, люди, пустим под нож в шесть раз больше животных, чем в 1969-м, и 10 % их будет зарезано в Соединенных Штатах. Сейчас уже неважно, следуете вы Книге Бытия («И владычествуйте над… всяким животным, пресмыкающимся по земле») или Евангелиям («Все твари на земле ведут нас к Царству Небесному») или не следуете Писанию вовсе. Наша планета на перепутье, и ваши поступки, в том числе то, как вы поступаете с мясом, имеют огромное значение. Можно руководствоваться и нормами морали, но это необязательно.
