Я сделал вывод из нашей беседы. Вы с нами не примиритесь. По крайней мере, не вступайте с нами в открытую борьбу. Иначе мы вас сметем… Вы живете на Удельной. Продолжайте там мирно жить и не бывайте в Петербурге. В особенности не подписывайтесь под петицией писателей, которая там готовится. Иначе вы меня подведете. Я дал о вас государю благоприятный отзыв… Вы свободны…
С этими словами Плеве ушел в кабинет. Милюкову Плеве представился
каким-то Дон Кихотом отжившей идеи, крепко прикованным к своей тачке — гораздо более умным, чем та сизифова работа спасения самодержавия, которой он был обязан заниматься.
Министр
В XIX веке в значительной мере сложился современный язык описания политических процессов. Именно тогда идеологические ярлыки стали определяющими для оценки политиков. Либералы противопоставлялись консерваторам, реформаторы — реакционерам. Эти понятия пережили XIX столетие, во многом утратив прежнее значение. Однако XIX век оказался сложнее порожденного им языка. В то время — стремительной институциональной перестройки власти и общества — складывались явления, не умещавшиеся в прокрустово ложе привычных понятий. На практике либералы по многим параметрам могли оказаться консервативнее консерваторов, а реакционерами могли быть отчаянные реформаторы.
В историографии имя В. К. Плеве с реформами не ассоциируется (разве только с полицейскими). Напротив, у него прочная репутация реакционера и, соответственно, непримиримого противника подлинного реформатора С. Ю. Витте. Впрочем, можно предложить и другую интерпретацию фигуры Плеве, которой придерживались многие в начале XX века, в том числе и сам Витте. Плеве — отнюдь не идейный реакционер, а карьерист, с легкостью менявший свои убеждения ради успешного продвижения по службе. Согласно дневнику А. Н. Куропаткина, в ноябре 1903 года
Витте сделал следующую характеристику Плеве: человек не государственного склада ума, никаких новых широких путей не изобретет и России не выручит. Но очень умен, опытен, обладает сильным характером, лично смел, очень хитер и чрезвычайно способен к интриге. Необычайно умеет скрывать свои мысли и планы.
Спустя два месяца Витте дал расширенную характеристику своему вечному оппоненту:
Великий человек на малые дела; глупый человек на дела государственные. Неоткуда явиться у него достаточному кругозору. Прошлое к тому не подготовляло. Домашнего воспитания не получил, в семейной жизни ничего не нашел. 20 лет был прокурором и упражнялся в красноречии без внутреннего убеждения в справедливости им произносимого; 20 следующих лет ведал делами полиции и полицейским сыщничеством на политической подкладке. Все, что имеет, добился своим трудом. Огромная, почти невероятная выдержка; исключительное уменье владеть собою; никто не знает, что он думает; личное мужество. Низкопоклонство сверху. Политика с государем — одно поддакиванье. Отсюда ряд неудачных назначений. Там, где сам выбирает — люди дельные и ему нужные, но хамы.
По словам Витте, Александр III несколько раз отказывался назначать Плеве на «самостоятельную должность», так как он «отличный полицейский, но не имеет никаких убеждений». Командовавший корпусом жандармов П. В. Оржевский говорил о Плеве так: «По течению и мертвая рыба плывет». А будущий министр земледелия А. А. Риттих считал Плеве просто «отчаянным карьеристом».
Впрочем, могла быть и совсем другая оценка. Сотрудник Министерства внутренних дел В. Ф. Романов, в частности, писал:
Плеве знал, что за опоздание в реформах расплата близка, он высчитывал, сколько обычно бывает неудачных покушений, и высчитал, что следующее покушение на него будет его смертью. Не проще ли в такой обстановке даже заядлому карьеристу уйти со сцены? Никто, обвиняя Плеве, никогда не подумал, особенно Витте в своих воспоминаниях, какие же причины побуждали Плеве оставаться на своем посту уже будучи приговоренным к смерти. Не следует ли эти причины назвать их настоящим именем — «благородное сознание своего долга»? Ведь если карьерист-воин, дослужившись до высоких должностей, не бежит от службы после объявления, хотя бы и гибельной беспобедной войны, то он получает к названию «карьерист» еще и эпитет «герой».
Плеве долго был «вторым» в Министерстве внутренних дел, никак не становясь «первым». Возникал естественный вопрос: как один человек мог с успехом быть сотрудником у таких разных людей, как М. Т. Лорис-Меликов, Н. П. Игнатьев, Д. А. Толстой, И. Н. Дурново? С неизбежностью возникало подозрение в беспринципности Плеве. Самому же «вечному» товарищу министра оставалось лишь молча мечтать о министерском портфеле. Одна дама как-то спросила Плеве, почему его не назначают министром. Последовал ответ, в итоге оказавшийся пророческим: «Подождите, вот как последует несколько выстрелов в министров, тогда подумают и обо мне».
Когда Плеве был назначен, он хотел перевести с собой и своего старого сотрудника и доверенного человека — экспедитора Государственной канцелярии И. Т. Таточко. В бытность Плеве государственным секретарем через него проходили все дела личного состава Государственного совета. Все знали, что Таточко нем как рыба и ни с кем не поделится государственной тайной. Трудолюбие и знание канцелярского позволило ему сделать неплохую карьеру, несмотря на то что у него не было высшего образования. Теперь же Таточко, к удивлению Плеве, упорно отказывался от повышения. Министр попросил объяснений. Чиновник долго мялся и наконец сказал:
Вас ведь, ваше высокопревосходительство, скоро убьют, и я останусь ни при чем. Новый министр возьмет на мое место своего человека, а я лишусь всякого места, да и пенсии той не получу, на которую я могу рассчитывать.
В итоге Плеве, не желая отказываться от услуг столь полезного сотрудника, настоял на том, чтобы пенсия Таточко была определена вперед, еще до выхода в отставку.
Фигура Плеве отчасти таинственна: многие обстоятельства его биографии еще не исследованы, его подлинные мотивы не всегда очевидны. И все же едва ли имеет какую-либо научную перспективу реконструкция психологического портрета этого государственного деятеля. Его собственные, подчас весьма противоречивые высказывания не позволяют создать простой, одномерный образ. Интереснее другое: деятельность Плеве на высших государственных постах была сопряжена со значимыми институциональными преобразованиями (или их проектами), за которыми стояло особое понимание политических процессов в России и путей их регулирования.
Даже сочувствовавшие Плеве лица отказывали ему в способности подниматься до вопросов государственного строительства. Чиновник особых поручений при статс-секретаре Великого княжества Финляндского (которым как раз был Плеве), профессор Э. Н. Берендтс в частных беседах прямо говорил о своем начальнике, что «в суждениях своих он ума и такта государственного человека не обнаруживает». По словам В. И. Гурко, он был лишь «огромный чиновник».
Тем не менее у Плеве был свой взгляд на многие явления. Согласно воспоминаниям все того же Гурко,
