Кампания способствовала популяризации решений земского съезда. В начале каждого банкета зачитывались 11 пунктов его постановлений, в том числе требование конституционных преобразований. Представители Союза освобождения, выступавшие на этих собраниях, отмечали, что в условиях самодержавия Судебные уставы 1864 года не могли в полной мере обрести характер юридической нормы. Бюрократическая система управления исключала функционирование независимой судебной системы. Необходимым условием для ее существования была бы конституция. Участники кампании не ограничивались словами о политической реформе. Так, в Самаре 17 ноября 1904 года была принята резолюция с требованиями созыва Учредительного собрания, прекращения Русско-японской войны и полной политической амнистии. На банкете 5 декабря 1904 года в Ростовском коммерческом клубе звучали призывы к единству всех оппозиционных сил в России.
Банкетная кампания освещалась в периодической печати. Отчеты о ней, а также подписанные участниками банкетов петиции регулярно помещались в газетах «Наша жизнь» и «Сын отечества», издававшихся с начала ноября специально для этой цели, а также, разумеется, в нелегальном журнале «Освобождение». Это вынудило Министерство внутренних дел 2 декабря 1904 года приказать «редакторам периодических изданий не печатать отчетов, сообщений и статей о каких-либо касающихся изменения нашего строя адресах, постановлениях, заявлениях и речах, имевших место в земских, городских или сословных собраниях ученых и других обществ и частных лиц». В правительственном сообщении от 14 декабря 1904 года участники подобных собраний, в том числе банкетов, предупреждались о юридической ответственности за такого рода действия.
Консервативные круги пытались организовывать собственные банкеты, на которых подписывались верноподданнические адреса императору с просьбой сохранить незыблемыми основы самодержавного строя. Однако эти инициативы большого распространения не имели.
И. В. Гессен писал в газете «Право»:
Отныне конституционная смута окончилась и заменилась ясным и определенным сознанием. Если требования общества не будут удовлетворены, наступит тем более острый и тяжелый разлад, что теперь уже нет места недоразумениям и неясностям.
Банкетная кампания заметно расширила состав участников общественного движения, вовлекая в него прежде политически пассивные группы. Так, 3 декабря 1904 года В. Я. Богучарский писал Нине Струве:
Иногда, когда вдумываешься в то, что творится, когда смотришь на это мгновенное, почти чудесное преображение страны, кажется, что находишься накануне Великой французской революции. Как там в [17]89 году не было ни одного республиканца, а вскоре не осталось уже ни одного монархиста, так у нас сейчас профессора, чиновники, домовладельцы-думцы, еще вчера не интересовавшиеся конституцией и почти не слыхавшие про нее, сегодня вдруг, совершенно необычайным образом, единогласно вотируют конституционные резолюции.
Банкетная кампания изменила характер общественного движения, способствуя его демократизации и приданию ему характера всероссийской политической акции.
Демократическая интеллигенция, «третий элемент», расширила и углубила требования земской оппозиции, придала им большую определенность и вынесла на улицу. На этих многочисленных банкетах обывателю впервые приходилось подходить к формулировке политических требований и приобретать вкус к участию в общественной жизни.
Теперь казалось многое возможным. В декабре 1904 года И. В. Гессен объяснял «освобожденцам», «что уже поздно заниматься пропагандой и агитацией, ибо немедленно надо добывать конституцию». Многим казалось, что нечего больше делать: «ибо действительно не пробавляться же бесконечно повторением банкетов». Представлявший левое крыло Союза освобождения Г. А. Ландау призывал добиваться расширения движения. И. В. Гессен не соглашался: раньше стоило думать о привлечении широких масс, теперь настала пора действовать. Схожую точку зрения проводил С. Н. Прокопович: «теперь мол за banque (видимо, имеется в виду ва-банк. — К. С.) или мы все в январе „выдохнемся“ и будем закинуты к черту на куличики или добудем конституцию». В. Я. Гуревич возражал, полагая банкетную кампанию лишь важным этапом политической борьбы. Эта позиция встречала непонимание и даже раздражение Прокоповича.
Революция
Столица застыла в ожидании 9 января. Но в общественных кругах не хотели просто ждать. Накануне, 8 января, И. В. Гессен заехал к Витте. В передней стоял князь А. Д. Оболенский. «Что-то завтра произойдет?» — спросил он. Председатель Комитета министров встретил гостей сухо, с раздражением. Сразу заметил, что он не в силах влиять на положение дел в стране.
Вечером прошло совещание в редакции «Сына Отечества» на Невском проспекте. Было около 11 часов вечера, а собравшиеся литераторы обсуждали необходимость избрать делегацию к Витте. Выкрикивались фамилии. В итоге в делегацию должны были войти Н. Ф. Анненский, К. К. Арсеньев, И. В. Гессен, Максим Горький, Н. И. Кареев, Е. И. Кедрин, В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, В. И. Семевский, рабочий Д. Кузин. Около полуночи они были у Витте. Витте обещал переговорить по телефону с министром внутренних дел князем П. Д. Святополк-Мирским, который вроде бы согласился принять делегацию. Они заторопились на Фонтанку, но швейцар сообщил: «Их сиятельство уже легли почивать». Делегацию поджидали в Департаменте полиции, располагавшемся дверь в дверь с квартирой министра. Там литераторов встретил генерал К. Н. Рыдзевский, товарищ министра внутренних дел, который заявил, что все необходимые распоряжения уже сделаны, и посоветовал воздействовать на рабочих.
В тот день многие старались хоть что-то предпринять, чтобы предотвратить несчастье. 13 января 1905 года министр императорского двора и уделов барон В. Б. Фредерикс рассказал А. А. Кирееву предысторию Кровавого воскресенья:
В субботу 8-го было известно, что бунт (или приготовления к нему) уже вполне готов, и никаких мер к предотвращению его не было принято. Фр[едерикс] отправился к царю, умоляя его приказать принять меры предосторожности… Военное положение… Он с согласия царя едет к градоначальнику [И. А.] Фуллону и застает его плачущим (буквально), принимающим из рук доктора капли… «Ah, m-r Baron, donnez-nous la constitution…»
[13]
В ночь на 11 января, около 4 часов утра, целая орава полицейских ворвалась в квартиру Гессена. Обыск почти не производился. Полиция спешила увести Гессена, очевидно, как участника делегации. Оказалось, что его везли не на Литейный проспект, в дом предварительного заключения, а через Троицкий мост, то есть в Петропавловскую крепость. Такая судьба ждала практически всех членов делегации. Пешехонова даже сопровождали казаки с саблями наголо. Исключение было сделано для Арсеньева, который имел высокий гражданский чин. Горький к тому времени скрылся из Петербурга.
Заключенных поместили не в мрачном равелине, а в двухэтажном здании с относительно просторными и теплыми камерами, с маленьким окном под самым потолком, которое еле пропускало свет. Их раздели догола, вручили тюремное белье, туфли, серый халат. Члены делегации погрузились в беспросветную тишину. Время от времени у дверей камеры неожиданно появлялись тюремщики. На короткую прогулку их выводили в маленький дворик.
