Эти митинги — прекрасное орудие, и они находятся всецело в руках крайних партий. Тема одна: Дума и ее предстоящий разгон вооруженными рабочими. «Освобождение» и либералы поносятся как изменники.
Встало на ноги рабочее движение. В бюро Петербургского рабочего союза были и партийные, и беспартийные. Среди первых большинство составляли меньшевики. Получалось, что в их руках оказался политический инструмент огромной важности.
Петербургские «освобожденцы» все дальше отходили от руководства Союза. В курируемой ими газете «Сын Отечества» раздавались призывы к бойкоту Думы, что прямо противоречило линии руководства объединения. Издатель газеты Г. И. Шрейдер не скрывал своих симпатий к леворадикальным силам. По наблюдениям В. В. Водовозова, к газете «Наша жизнь» тяготели «освобожденцы», которые потом станут кадетами, или те, кто был близок к социал-демократам. Авторы «Сына Отечества» симпатизировали народничеству.
И. И. Петрункевич мало удивлялся расколу внутри объединения: ведь петербургскую группу Союза освобождения преимущественно составляли журналисты.
Журналисты в силу отсутствия легальной политической борьбы в стране никогда не были политическими борцами в прямом смысле и оставались… идеологами. Поэтому они и не приняли сразу определенной политической программы, а плыли по течению развивающихся событий: не они брали на себя управлять, а течение вещей направляло их мысли и руководило их описаниями. Единственное исключение представляет П. Н. Милюков, по моему мнению, пока единственный очень крупный, настоящий политический деятель, который может быть руководителем политической партии и политической газеты в России, так как он ясно видит реальное содержание вещей, имеет совершенно определенную политическую программу, обладает огромным и ясным умом и твердым характером, непреложной волей и писательским талантом. С развитием революционного движения он не только изменил своих воззрений, но с гораздо большей ясностью и определенностью показал, что стоит на реальной почве и не намерен тащиться в хвосте социалистов-революционеров. Он один из петербуржцев и поддерживает «Освобождение». Все остальные откочевали в другой лагерь, где пока занимают положение оглашенных и при добром поведении будут приняты в правоверные. Ввиду всего этого полагаю, что и впредь «Освобождение» не может рассчитывать на петербуржцев.
7 октября И. И. Петрункевич был в Берлине. Там ему удалось побеседовать с Г. Б. Иоллосом. Петрункевич отмечал политическую беспомощность левого крыла Союза освобождения:
Тактика наших непримиримых с каждым днем становится все более безумной, и досаднее всего, что с нею отождествляют себя люди, которых нельзя причислить к политических младенцев, от которых можно ожидать понимания ответственности. лежащей на группе… То, что теперь проповедует «Русское богатство» и «Сын Отечества», ничем не отличается от тактики социалистов-революционеров и бундовцев, но эти сознательно добиваются, по крайней мере, Revolution in Permanent, тогда как петербургские демократы наивно думают, что заставят правительство дать сейчас другое избирательное право и другую Думу. В обывательские умы еще внесена полная смута, создается представление о двух партиях либерализма, из которых одна идет на компромиссы, а другая отстаивает чистоту принципов. Надо как можно скорее положить конец такому положению, грозящему парализовать активную деятельность политически зрелой интеллигенции и создать такой же хаос, как в головах студенчества, отдающего только что полученную автономию Грингмутам и Треповым.
Петрункевич обещал переговорить с Г. И. Шрейдером («Сын Отечества») и Н. Ф. Анненским («Русское богатство») и заключить с ними хотя бы временное перемирие. Если же они откажутся, он предлагал перейти в наступление.
Оказавшись в России, Струве резко отшатнулся вправо. 12 октября он отплыл в Санкт-Петербург в компании В. В. Водовозова. Прибыв в столицу, Струве сразу же пошел в Вольное экономическое общество на рабочее собрание, но не смог на него попасть. Тогда отправился на заседание Союза инженеров, где его встретили овациями. Однако сам Струве был настроен не столь восторженно. По его оценке, на заседании говорили всякий «радикальный вздор». Наконец, по окончании тяжелого дня он оказался на Большой Морской у В. Д. Набокова, где лег спать, однако выспаться не получилось. На следующий день предстояло совещаться у И. И. Петрункевича, затем — у Л. И. Петражицкого. Обсуждалась возможность назначения князя Е. Н. Трубецкого на должность министра народного просвещения. Большинство решило, что идти в министры не стоит. После совещания Струве отправился на обед к И. В. Гессену. Там обсуждался план работы над будущей газетой (речь шла о газете «Речь»). Вечером надо было посетить собрание петербургских «освобожденцев»:
Это было какое-то истерическое полоумие; и даже рассудительные люди, как твой брат (В. А. Герд. — К. С.), стоят на явно несостоятельной точке зрения, отказываясь вступить в Конституционно-демократическую партию. Моя речь была выслушана со вниманием, но не встретила ни малейшего сочувствия. Оппозиция петербургских «освобожденцев» очень затрудняет работу партии на первых порах. Сегодня об этом были оживленные дебаты в Центральном комитете, где оппозиция представлена Прокоповичем, Кусковой и Богучарским. Дело близко к разрыву. Тупоумие этой специфической интеллигенции поразительно.
Декабрьские события в Москве стали новым потрясением для Струве. Он не знал, как относиться к газетным публикациям: верить или нет. Слышал рассказ князя Петра Долгорукова, которого чуть не убило артиллерийским снарядом. По его оценке, это был кровавый фарс:
Баррикады игрушечные, по которым делают залпы и палят пушками, между тем как очень легко было бы не допустить вовсе их сооружения. Одно почти несомненно: 1) новый крах крайних партий; 2) новое банкротство министерства Витте.
В силу крушения леворадикальных объединений большая ответственность ложилась на конституционных демократов: им приходилось в одиночку бороться за освобождение России. Струве писал жене по дороге из Санкт-Петербурга в Москву: «Ужасно как наши крайние партии испортили дело освобождения!» 28 декабря он подводил итоги бурного года:
Радикальная русская интеллигенция после 17-го октября [1905 года] провалилась на политическом экзамене и в лице крайних партий даже ужасно подвела народ. Все это страшно грустно, но это так, и таким людям, как я, страшно стало трудно работать, потому что после ужасов Москвы, где на Бронной, по рецепту безмозглых интеллигентов, строились бутафорские баррикады, а на Пресне гибли рабочие, после всего этого относиться снисходительно к бессмысленному радикализму разных членов «Союза Союзов» и т. п., нравственно невозможно и политически нелепо. Я многое теперь понял и к своему ужасу убедился, что я был прав, не ожидая ничего хорошего от наших крайних партий. До тех пор пока железное кольцо самодержавия держало интеллигентов, — они еще могли рассуждать, а потом пошла писать губерния. Изволь теперь исправлять всю эту бессмыслицу!
Среди друзей Струве многие разделяли эту точку зрения. В декабре 1905 года Б. А. Кистяковский говорил Нине Струве, что «освобожденцы» переоценили свои силы. Они чересчур верили в революцию.
