Но что именно понял Хард, Алекс не интересовало. Все ее внимание вновь привлек артефакт, возбужденно загудевший словно оживший улей. Он больше не причинял ей неудобств, наоборот, ее начинало притягивать как магнитом к его странной, но, несомненно, огромной мощи. До девушки доходили отголоски возможностей, открывающихся перед ней, и это подкупало. Дрожь амулета постепенно переходила в мягкую волну, пробегающую по позвоночнику и рассылающую сотни импульсов по всему телу. Артефакт будто вплавился в грудь, окутывая невидимыми нитями и приглашая в недра неизведанного, но маняще знакомого.
Алекс притронулась к вискам застывшего изваянием и более не сопротивляющегося Харда, и от него полыхнуло звериным ужасом. Он не просто боялся, а боялся до смерти настолько, что его буквально парализовало. От девушки потекла энергия, холодная и жалящая, как тысячи мелких кинжалов, впивающихся в самое сердце. Они буравили мозг и разум оборотня, вгрызаясь в его сознание, порабощая и подчиняя.
Сложный механизм всего его существа был как на ладони, такой открытый и беспомощный, что при желании Алекс могла бы превратить его в желе, навсегда лишив способности функционировать как прежде. Она чувствовала свою власть над ним, да над любым живым существом в этой комнате и во всей Вселенной. Амулет пробудился почти полностью и наконец принял свою новую Верховную. Полную клокочущей ярости и плещущегося отчаяния в до краев наполненном сердце. Алекс стремилась получить ответы, применив всю свою власть, но по-настоящему хотела только одного – поскорее разделаться с мерзким отребьем и вернуться к Джеку.
– Говори! – раздалось в повисшей тишине, отзываясь эхом и в голове Харда. И он не мог ослушаться.
Солье смотрел на происходящее из-под полуприкрытых век и никак не мог понять, видит он это наяву или от уже почти невыносимой боли у него начались видения. Поврежденное плечо горело огнем, а руку и вовсе, казалось, выворачивало из суставов, перемалывая кости и вытягивая мышцы, грудь же стала единым средоточием боли и леденящего внутренности огня.
Джеку хотелось одного: сдохнуть на месте и чтобы все это быстрее прекратилось. Но он продолжал стискивать зубы, не сводя расплывающегося взгляда с сюрреалистической картины перед ним. И Хард, и Алекс застыли неподвижными изваяниями, напоминая мраморные скульптуры. Солье даже казалось, прикоснись он сейчас к девушке, и ее кожа окажется холодной как камень. Но в то же время он слишком четко видел тянущиеся от нее к оборотню дрожащие, словно натянутые струны нити, опутывающие последнего в плотный кокон.
И Джеку чудилось, что под этим потусторонним коконом он может различить лицо реального Бенджамина Харда, десятки искаженных страхом лиц прокурора с перекошенным в немом крике ртом. Солье не смог бы сказать точно, прошло полчаса или всего пара секунд, прежде чем оборотень заговорил.
Алекс задавала вопросы, короткие и четкие, а двуликий отвечал. Его монотонный, глухой голос то и дело давал петуха, стоило девушке коснуться темы малыша Мэттью, словно на его сознании стоял блок. Но даже того, что он наговорил, уже с лихвой хватало как минимум на два пожизненных. А с учетом всей обстановки и того, что произошло ранее, а главное, того, что успел наплести Хард по приезде, будет достаточно для представления в суде. Хотя признание и получено, как и записано, впрочем, столь неординарным образом.
Детектив чисто механически отметил, что встроенные по углам кабинета камеры мигали красными огнями, прежде чем позволил боли, ставшей уже абсолютной величиной, утопить его в своих черных водах.
17
Перед входом в больницу Святого Патрика собралась целая куча народу. Журналисты и представители популярных ток-шоу вроде «Утренние сплетни на Центральном» или «Двуликие в Нью-Йорке», жаждущие получить детектива Джека Солье в свои липкие лапы, толпились за яркими, окрашенными в красную полоску ограждениями и терпеливо ждали появления своего нового «героя». А с другой стороны разбили лагерь еще с десяток доморощенных детективов, убежденных во всемирном правительственном заговоре.
Было тошно смотреть на эту стаю стервятников, стремящихся утолить свой аморальный голод, но нужно отдать им должное – СМИ свое дело сделали. За неделю новость о коррупционном прокуроре-убийце разлетелась по городу со скоростью эпидемии, подняв огромную волну недовольства. И если до этого момента у Алекс были сомнения в том, что Хард получит по заслугам, то сейчас они полностью испарились. Жители Нью-Йорка просто не позволят замять все и забыть. Кажется, суд уже был завален десятками, а точнее, сотнями апелляций.
«Двуликий оборотень в погонах!» – кричали заголовки передовиц. «Убийца на страже правосудия», – вторили им другие. «Какого цвета грязные делишки самого «честного прокурора» Харда?» – пестрели первые страницы желтых газетенок. Неуправляемым потоком лились «разоблачения» власть имущих в вечерних шоу, таких как «После полуночи» или «Шоу с Гарри», где едва знакомые политологи и неопытные политики строили умные лица, переливая из пустого в порожнее.
Но что случилось на самом деле, не знал никто.
* * *
– …нет, – голос Харда приобрел истеричные нотки, хотя еще секунду назад убаюкивал своей монотонностью, – я не знаю! Не знаю!
– Мэттью, – повторила Алекс, – Мэттью Коллинз! Ты убил его! Зачем?
– Нет, – уже начал канючить двуликий, мотая из стороны в сторону головой и пытаясь сбросить руки девушки, – нет же! Хватит! Нет, это не я! Я уже все сказал!
Он повторял это вновь и вновь, но Алекс не верила. Просто отказывалась поверить в то, что эта, без преувеличения, мерзкая тварь не имела к смерти детей никакого отношения. Она уже забралась в его разум, используя свою темную сторону, и вытягивала из его воспоминаний самые черные моменты, как магнит вытягивает из вороха песка металлическую стружку.
Она видела настолько гадкие и мерзкие вещи, что он совершал, ощущала его восторг от пережитых эмоций, чувствовала его трепет и предвкушение от темных и грязный фантазий, наполнявших разум двуликого. Алекс знала, что подобное притягивает подобное, и опьяненная мощью ведьминской силы ее темная некромантская сторона выманивала из потаенных глубин сознания оборотня все новые и новые картинки его бесчинств.
– Я не верю тебе! – практически кричала она. – Не верю! Отвечай! Мэттью Коллинз! Это ты сделал!..
Нити чужой власти, что окутывали его ранее, вспыхнули синим огнем и осыпались темным пеплом на каменный пол, а им на смену пришла мертвенно-бледная пелена. Она словно живой туман окутывала их обоих, проникая в рот и застилая широко распахнутые глаза, и казалось, что двуликий начал захлебываться этим туманом.
– Нет! – уже практически визжал Хард, чувствуя темную мощь некроманта. – Нет! Не надо!
Ладони Кинг сильнее сдавили голову прокурора, словно она собиралась расплющить ее как перезрелую тыкву, и тот завизжал, выдавая, что называется, «петуха». Свет мигнул, лампочки затрещали и начали одна за другой взрываться, осыпая всех присутствующих фонтанами искр.
