Но реальность изумляла еще больше. В отличие от Вефиля, истерзанного последствиями этого кошмара, здесь все благоденствовало. Лес был словно напоен кровью. Деревья цвели буйным цветом, на ветвях густо распускалась молодая поросль. Кусты ежевики разрослись так буйно, что заползали на тропинку, порой затрудняя проход. Могло даже показаться, что сам лес рос вширь, выходя за извечные пределы.
Возможно, это и было целью кровавого бедствия, и ведьмы задумали таким образом захватить господство над Вефилем? Неужели Лилит пыталась вернуть себе все, что у нее отняли столько лет назад?
Эзра оглянулся на Иммануэль.
– Ты утверждаешь, что боишься Темного Леса, но явно чувствуешь себя здесь как дома.
И он был прав, отчасти. Что-то в Темном Лесу заставляло ее чувствовать, как будто она становилась собой, когда входила в него, и переставала, когда выходила. Но, конечно, это могли быть и просто ведьминские фокусы.
– А ты довольно напряжен, хотя утверждаешь, что не боишься.
– Если ты готов к самому худшему, тебе уже просто нечего бояться.
– Так вот что ты ожидаешь здесь найти? – спросила Иммануэль, поднырнув под дубовую ветку. Ее слегка грызла совесть за все, что она от него утаила. – Самое худшее?
– Может быть, – ответил он. – Я хоть и не верю в сказки про ведьм, но знаю достаточно, чтобы понимать, что от Темного Леса нельзя ожидать ничего хорошего.
Слова задели за живое, и Иммануэль вскоре поняла, почему: в каком-то смысле, она сама была родом из Темного Леса. Здесь она росла в чреве матери, и это место стало ее первым домом, хотела она признавать это или нет.
Эзра снова повернулся к ней.
– Ты не согласна?
– Не знаю, – сказала она, подходя к нему на шаг ближе, вдвое сокращая то небольшое расстояние, что до сих пор разделяло их. – Но мне нравится думать, что хорошие вещи могут случаться и там, где этого меньше всего ожидаешь.
Эзра поднял здоровую руку над головой, хватаясь за ветку, и слегка повис на ней. Они стояли близко – неподобающе близко по меркам Вефильских Предписаний. Но сейчас они были не в Вефиле, и закон не имел власти над Темным Лесом.
Тишину нарушил Эзра, заговорив с напряжением в голосе:
– А ты не так проста, как кажешься, ты в курсе?
Иммануэль вздернула подбородок, чтобы рассмотреть Эзру как следует. Рот его был приоткрыт, и солнечный свет играл на щеках, оставив теням скулы и подбородок. Их разделяло расстояние едва ли больше мизинца, но Иммануэль ничего сейчас так не хотелось, как сократить его. Но она не решалась отпустить себя. Она не могла.
– Мне говорили.
После они некоторое время шли молча. Иммануэль остро ощущала повисшую тишину и осторожную дистанцию между ними. Казалось, прошли часы, когда Эзра наконец остановился и указал на просвет между деревьями.
– Мы на месте.
Иммануэль обошла его спереди. И верно, пруд простирался прямо перед ней, широкой кровавой раной посреди леса. Обступавшие его деревья стали гораздо выше, чем помнила Иммануэль, они тянулись корнями в глубь пруда, утопая в крови, упиваясь ею. Стоял такой вязкий и приторный гнилостный запах, что Иммануэль чуть не задохнулась.
Она повернулась к Эзре, сбросила с плеча моток веревки и опустила сумку на землю.
– Закрой глаза и отвернись.
– Что ты…
Иммануэль подняла подол юбки до колен и посмотрела на него через плечо. Песнь леса казалась дразнящей. Она звучала в быстром ритме ее сердцебиения, в свисте ветра, в глухом топоте сапог Эзры по земле, когда он придвинулся ближе.
– Глаза закрой, – напомнила она.
На этот раз Эзра повиновался, закрыв глаза и задрав лицо к кронам деревьев.
– Почему у меня такое чувство, что у тебя на уме очень плохая затея, которая попирает все догматы церкви?
– Понятия не имею, – она прервалась, чтобы сбросить сапоги. – Быть может, потому, что ты – плохой, попирающий догматы преемник, которому по душе такие затеи?
Она не смотрела на него, но слышала улыбку в его голосе, когда он ответил:
– Думаешь, я плохой преемник?
– Думаю, что ты себе на уме, – она стянула с себя платье, и оно невесомо упало к ее ногам. Быстро сложив одежду, Иммануэль подобрала с земли веревку и обвязала один конец вокруг своей талии. Когда веревка была надежно закреплена, она подошла к Эзре и сунула свободный конец в его здоровую руку. – Держи это и не отпускай.
Эзра развернулся к ней лицом, и в его глазах что-то вспыхнуло, когда он проследил взглядом от веревки в своей руке до ее талии. Сорочка Иммануэль вдруг показалась ей тонкой, как утренний туман.
– Я же просила закрыть глаза.
Эзра перевел взгляд на пруд и снова повернулся к ней. Она могла поклясться, что он выглядел немного… взволнованным.
– Ты же не станешь…
– Я должна. Кровавое бедствие не закончится, если я этого не сделаю.
– Что за глупости, – Эзра замотал головой. До этого момента он соглашался потакать ее причудам, но сейчас чаша его терпения была переполнена. – Если тебе так неймется, чтобы кто-то вошел в этот пруд, пусть это буду я. А ты держи веревку.
Иммануэль отрицательно покачала головой.
– Это нужно сделать мне.
– Но почему? – раздраженно, сердито даже, спросил он. – Какое отношение пруд имеет к кровавому бедствию? Я не понимаю.
– Сейчас у меня нет времени все тебе объяснять, а даже если бы и было, сомневаюсь, что ты бы мне поверил. Но сейчас это неважно. Ты здесь потому, что сам так захотел, поэтому либо помогай мне, либо уходи – твой выбор. Я прошу только об одном: не затягивай, и постарайся без лишнего шума. Я сохранила твои секреты, и ты сохрани мои.
Эзра в нерешительности сжал челюсти.
– Это пустая затея.
– Просто держи веревку, – сказала она и наклонилась, чтобы достать из рюкзака нож Абрама. – Сделаешь это, и беспокоиться будет не о чем.
– Но вода заражена.
– Ну, я же не собираюсь ее пить. Я прикинусь рыбкой и поплыву. Веревка у тебя. Если что-то пойдет не так, если я слишком долго пробуду под водой или начну сопротивляться – тащи меня на берег. Делов-то.
Эзра крепче сжал веревку.
– Хорошо. Но если хоть что-то пойдет не так, даже если ты просто слишком резко хлопнешь рукой по воде, я в ту же секунду вытягиваю тебя обратно.
– Договорились.
С ножом в руке Иммануэль начала спускаться к берегу. Холодная, кроваво-черная грязь засасывала ее ступни, просачиваясь между пальцами, и от соли щипало мозоли. Подавив приступ тошноты, она вошла в воду по щиколотки, по колени, по пояс, морщась, когда студеная кровавая жижа коснулась ее живота и промочила сорочку. Переведя дыхание, чтобы собраться с силами, она двинулась дальше, глубже погружаясь в кровавую воду. Когда ее нижняя губа едва торчала над поверхностью воды, Иммануэль зажмурилась и зашептала молитву Темному Лесу.
