– Тогда почему здесь она не изменена?
Эзра допил вино, поднялся и отставил бокал на каминную полку.
– Как правило, церковь использует метку Матери, чтобы идентифицировать женщин, правомерно обвиненных в колдовстве. Но иногда ей помечают и прямых потомков ведьм, чтобы проследить их родословную. Давеча, когда отец поручил мне изучить данные переписи, он искал именно это.
– Ничего не понимаю.
Эзра потер шею, словно разминая ноющие мышцы. Он выглядел таким слабым и измученным, почти как несколько дней тому назад у пруда.
– Метка Матери появляется рядом с именем как минимум одного из твоих предков по отцовской линии раз в два поколения. Последняя была у твоей бабушки, матери твоего отца, Веры Уорд.
– Другими словами…
Эзра кивнул, молча и безрадостно. Ни один из них не озвучил немого обвинения, повисшего в воздухе, как пелена дыма от погребального костра.
– Когда ты это узнал? – прошептала Иммануэль.
– В ночь перед тем, как мы ходили в Темный Лес. Твою запись я прочитал в первую очередь.
У нее задрожали руки.
– Ты никому не рассказал?
– Разумеется, нет.
– И не расскажешь?
Молчание.
– Я не мой отец.
– И тем не менее я на допросе.
– По-твоему, это допрос? – оскорбился Эзра.
– А как еще это можно назвать? С того момента, как я переступила порог твоей комнаты, ты только и делаешь, что требуешь от меня ответов, словно я преступница на суде.
Между ними надолго повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня в камине. Снаружи по равнине носился неистовый ветер, заставляя дребезжать оконные стекла. Снизу незримым хором доносились смех и музыка, но звуки были такими далекими, что казались почти эфемерными.
Эзра повернулся к Иммануэль и протянул к ней руку.
– Дай сюда.
– Что?
– Твои документы. Отдай их мне.
– Документы? – прошептала Иммануэль, застигнутая врасплох и испуганная, возможно, более, чем когда-либо прежде. – Зачем они тебе?
Эзра не стал просить дважды. Он шагнул к ней и проворно выхватил бумаги у нее из рук, так что Иммануэль не успела ничего поделать.
– Эзра, прошу тебя…
Он швырнул бумаги в огонь, и они вдвоем молча смотрели, как их пожирает голодное пламя.
– Это останется между нами, – проговорил Эзра глухим шепотом. – Я никому не скажу о том, что произошло в тот день в Темном Лесу, и ты тоже. Никто не узнает правду о твоем наследии. Когда мы выйдем за эту дверь, все будет так, словно ничего и не было: ни леса, ни ведьм, ни переписи, ничего. Мы больше никогда не заговорим об этом.
– Но бедствие…
– Все позади, Иммануэль. Все закончилось на пруду.
– Ты не знаешь этого наверняка, – сказала она, вспоминая дневник матери и слова, нацарапанные на его последних страницах: «Кровь. Мор. Тьма. Резня». – Что, если это еще не все?
– О чем ты?
– О бедствиях, – ответила Иммануэль, с осторожностью выбирая слова. – Что будет, если они не закончатся на одной лишь крови?
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что кровавое бедствие может оказаться не последним. Что будут новые. Что тогда?
– Все кончилось на крови, – сказал Эзра, и его голос был так похож на голос отца, что Иммануэль передернуло.
– То, что ты хочешь, чтобы это оказалось правдой, еще ничего не значит. Да, Провидение – невероятный дар, но он лишь позволяет видеть проблески будущего. Он не дает тебе власти над его обликом. Я знаю, что тебе страшно, Эзра. Мне тоже страшно. Но это не дает нам права закрывать глаза и делать вид, что того, что нас пугает, попросту не существует. Если грянут новые бедствия…
– Отец милосердный, да не грянет ничего.
– Если грянут новые бедствия, мы должны быть готовы встретить их лицом к лицу и сразиться.
Эзра вернулся и сел с ней рядом, выглядел он выбитым из сил. Он наклонился вперед, упершись руками в колени и низко свесив голову.
– Послушай меня, Иммануэль. Либо все кончится сейчас, либо кончится твоей смертью. Третьего не дано. Поэтому я и говорю тебе, я умоляю тебя, оставить эту затею.
Его слова заставили ее замолчать. Эзра не угрожал ей, но он говорил так, словно будущее было неизменно, что, конечно, не могло быть правдой. Разве только…
– Ты видел это в одном из своих видений? Ты видел меня?
Он ушел от ответа.
– Мне не нужно Провидение, чтобы убедиться в том, что я и так знаю. Такие девушки, как ты, в Вефиле долго не протягивают. Поэтому ты должна держаться тише воды и ниже травы, если хочешь выжить. Пообещай мне это.
– Какое тебе дело до того, что я делаю, Эзра?
Он не отрывал взгляда от пола, словно не мог заставить себя посмотреть на нее.
– Сама знаешь, какое.
Иммануэль покраснела. Она не знала, как ответить, да и нужно ли тут что-то говорить.
– Тогда и ты мне кое-что пообещай.
– Конечно. Все, что захочешь.
– Это касается твоего отца.
Эзра замер. В считаные секунды целый спектр эмоций промелькнул на его лице, но она не могла понять его истинных чувств.
– Он тебя тронул?
Иммануэль покачала головой.
– Не меня. Подругу. Она была совсем юной, когда это случилось, и я боюсь, что она не единственная, кто стал жертвой… позывов пророка.
Эзра так резко вскочил на ноги, что ножки кресла со скрежетом царапнули пол. Он встал вполоборота к двери в комнату.
– Не надо, – остановила его Иммануэль, выставив вперед руку. – Он скоро умрет. Говорят, что не протянет и года. И он больше никогда не возьмет новую невесту. Он сейчас слишком слаб, чтобы поднять на кого-то руку.
– Тогда что ты мне предлагаешь? – спросил Эзра с напором, и тогда она поняла, в какой он был ярости. – Бездействовать?
– До поры до времени, да. Но обещай мне, что, когда придет твой черед носить кинжал пророка, ты будешь защищать тех, кто не способен защитить себя сам – от бед, от мужей, от всех и вся, кто может причинить им вред. Обещай мне исправить ошибки прошлого.
– Обещаю, – согласился Эзра, и она сразу поверила в серьезность его намерений. – Клянусь своей жизнью.
Иммануэль кивнула, довольная тем, что сделала хотя бы то немногое, что было ей под силу. Для пастушки с Перелесья она, несомненно, добилась многого. Казалось немыслимым, что она заключала сделки с преемником пророка, расправлялась с ведьмами, строила планы на будущее целого Вефиля, когда всего несколько недель назад ее обязанности заканчивались с границами земель Муров.
