Он нахмурился, как будто Иммануэль сказала что-то оскорбительное или глупое.
– Вера отринула этот город по своей воле. Прошла через ворота задолго до того, как ваш пророк объявил о ее изгнании в официальном порядке. Она ушла в ночь после того, как сожгли ее сына. Его тело еще не забрали с пепелища, когда она бежала.
Иммануэль подернула плечами, представив безжизненное тело отца на погребальном костре.
– Как вы думаете, она все еще там?
– Да, – ответил священник. – Эта женщина умела проливать кровь за то, чего хотела, и всегда была в ладах с лесом. Уверен, природа ее не обижает.
Иммануэль вспомнила тот день, когда она была в Окраинах в последний раз, с Мартой, несколько недель назад. Они тогда проезжали в повозке мимо леса, и Иммануэль заметила множество разнообразных подношений, расставленных вдоль всей его опушки. Не таким ли образом окраинцам удавалось избежать всего гнева бедствий? Кормя Темный Лес, чтобы завоевать его благосклонность?
– Вы хотите сказать, что она приносила жертвы лесу в обмен на… защиту?
Священник рассмеялся, и резкий звук эхом разнесся по часовне.
– Лес никого не защищает. Если вам нужна утешительная рутина безопасности, вы приносите кровавую жертву Отцу в надежде умилостивить Его. Но если вам нужна сила, тогда складывайте свои жертвы к ногам Матери.
– Но как проливать кровь, чтобы взамен получить силу Матери? – спросила Иммануэль, недоумевая все больше и больше. – Наверняка это должно быть сложнее, чем уколоть себе палец и произнести молитву.
Священник нахмурился, явно начиная что-то подозревать.
– И почему же девушка с Перелесья задает такие вопросы?
– Праздное любопытство, – ответила Иммануэль, но по лицу священника она поняла, что он ей не поверил.
Он обошел ее, прошелестев рясой, и остановился у выхода в часовню.
– А ведь Вера хотела сама взять вас на воспитание. Всегда говорила, что если у Дэниэла и Мириам будут дети, они должны расти в Окраинах.
– Я этого не знала, – прошептала Иммануэль надрывающимся от слез голосом.
Как глупа она была все эти годы, полагая, что ее родне с Окраин нет до нее никакого дела, что кроме Муров у нее не осталось никого на свете. Это было странное и восхитительное откровение, но оно принесло с собой и боль. Боль за то, что ее держали на расстоянии от человека, которого она могла бы знать и любить. От человека, который, возможно, тоже мог бы любить и понимать ее так, как никогда не понимали Муры.
– Если врата когда-нибудь откроются перед тобой, непременно отправляйся к Вере. Кроме тебя у нее никого не осталось. Она будет рада повидаться с тобой.
Иммануэль повернулась и посмотрела на маленькое пятнышко на стене – Ишмель, крошечный островок в бескрайнем море дикого леса.
– Возможно, так я и поступлю.
Они покинули альков и вернулись в часовню. Туши цыплят еще догорали на алтаре, рядом с которым стояла девушка, подбрасывая в огонь сосновые иголки, мох, веточки сушеного розмарина и другие травы, названий которых Иммануэль не знала.
– Если я ответил на все ваши вопросы, мне пора возвращаться к работе, – священник кивнул на горящий алтарь.
– У меня к вам будет еще одна просьба.
Он вздернул бровь.
– Надеюсь, это просьба не имеет отношения к колдовству и магии крови?
Иммануэль покраснела.
– Нет. Ничего подобного. Я лишь хотела, если это возможно, взглянуть на дом, где раньше жили мои отец и бабушка.
Священник задумался на мгновение, затем кивнул и подозвал к себе девушку, которая следила за жертвенным огнем. Она была ослепительно красива: высокая, темнокожая, с широким разрезом глаз и остро очерченными скулами. Ее волосы, на несколько оттенков темнее, чем у Иммануэль, были опрятно заплетены в четыре толстые косы и собраны в тугой пучок на затылке.
– Адрина, знакомься, это Иммануэль Мур, – сказал священник, кивнув на них по очереди головой. – Отведи ее к развалинам дома Уордов.
Адрина окинула ее бесстрастным взглядом, кивнула, развернулась на каблуках и вышла из часовни. Иммануэль повернулась к священнику, чтобы с ним попрощаться, но тот уже молился над алтарем, и вокруг его лица снова клубился дым.
Глава 22
Двери Отцова дома всегда открыты для тех, кто служит ему верой и правдой. Но грешника не пустят на Его порог.
Священное Писание
Иммануэль и Адрина молча шли по пустынным улицам. Вокруг стояла мертвая тишина, Иммануэль могла бы даже подумать, что деревня давно заброшена. Дети не играли на улицах. Не лаяли собаки. Ничто не подавало признаков жизни – только стервятники кружили в вышине.
– Здесь так спокойно, – прошептала Иммануэль, когда они проходили мимо очередного дома с закрытыми ставнями. С крыльца свисали костяные поющие ветра и гулко постукивали друг о друга, когда по улице гулял ветер. – Все Перелесье кишит зараженными мором.
Адрина сморщила нос.
– Так вы называете это в Перелесье? Мором?
Иммануэль покачала головой, смутившись своей нечаянной оговорки.
– Нет, это… мое собственное выражение. Я не уверена, что у этой болезни есть конкретное название.
– Мы называем это хворобой души, – сказала Адрина. – От наших предков до нас дошли предания о ведьмах и прорицательницах, которые проклинали мужчин подобным недугом.
– То есть, использовали болезнь как оружие?
Адрина кивнула.
– В некотором смысле.
– Ты не знаешь, от этого есть лекарство?
– Думаю, что болезнь и есть лекарство, – ответила Адрина.
– Боюсь, я не понимаю, что это значит.
– Иногда то, что вроде бы причиняет нам боль, на самом деле является шагом к исцелению. Когда мы делаем кровопускание больному ребенку, укол ножа кажется ему наказанием, тогда как на самом деле это его лекарство. Когда ваш народ проводит чистки, вы приносите великий вред, но вы видите в огне и насилии лекарство от грехов, гораздо более тяжких. Может, так же и с этой болезнью. Может, это своего рода чистка, призванная искоренить более глубокое зло.
Иммануэль обдумывала ее слова, когда они свернули с главной дороги на тропу, петлявшую через трущобы. Воздух здесь смердел нечистотами. Под ногами была глина и сырая земля, и несколько раз Иммануэль наступала в такие глубокие выбоины, что слякоть доставала до верха ее сапог. Тропа, петлявшая через трущобы, была узкой, дома так тесно жались друг к другу, что порой проулки между ними были немногим больше ширины плеч. Большинство домов здесь были слишком скромны, чтобы позволить себе такие роскошества, как окна из стекла, но Иммануэль мельком успевала заглянуть в эти странные жилища, когда очередной порыв ветра откидывал занавески в сторону. Она видела семьи, взявшиеся за руки для молитвы, детей, играющих с кукурузными куклами, кормящую младенца мать, черную кошку, мирно посапывающую в изножье длинного матраца. Иммануэль было совершенно очевидно, что, несмотря на царящую здесь нищету, ни один из окраинцев не пал жертвой мора.
