«Ее кровь порождает кровь». Слова из дневника Мириам вспыхнули в ее памяти. Она мысленно вернулась к той ночи на пруду с ведьмами, к началу кровавого заражения. Первого бедствия, которое, как и все следующие за ним, началось с ее первого кровотечения.
Ее кровотечения. Ее крови.
«Ее назовут Иммануэль. Ее кровь порождает кровь».
Правда поразила ее, как удар ножом под ребра.
Не Лилит прокляла город. Это сделала Мириам.
И Иммануэль была ее проклятием.
Глава 24
Вскоре нам придется выбирать между тем, кем мы хотели стать, и тем, кем мы должны быть, чтобы выжить. Но, так или иначе, все имеет свою цену.
Из предсмертных писем Дэниэла Уорда
Иммануэль никогда не была вспыльчивой. Марта с детства воспитывала в ней добродетели терпения и сдержанности, и Иммануэль всегда охотнее подставила бы щеку, нежели сама дала пощечину. Но сейчас, когда она опустошала лампу, поливая стены хижины керосином, в ней бушевала такая ярость, словно запертый зверь пытался разорвать ее изнутри и вырваться наружу.
Ее использовали.
Правда оказалась так отвратительна, что ни в какую не укладывалась у нее в голове. Хуже, чем стать предвестницей бед, хуже, чем сами проклятия, была мысль о том, что ее мать, по которой она горевала почти семнадцать лет, никогда ее не любила и видела в ней лишь средство, орудие собственной мести.
Не видя перед собой от ярости, Иммануэль выплеснула на сигилы остатки масла. Она вытащила из рюкзака спички, подожгла одну и, зажав ее в пальцах, обвела взглядом блестящие от масла орнаменты.
Один – для проклятия. Один – для союза. Один – для рождения.
Она бросила спичку в лужицу керосина в нескольких футах от себя, и пол омыло морем огня. Иммануэль начала уходить, и пламя устремилось за ней по коридору, миновало порожек и охватило переднюю комнату. В считаные мгновения вся постройка полыхала в огне.
Иммануэль вышла из хижины в облаке пепла и золы. Она не знала, плачет она от ярости или едкого дыма. Вид горящей хижины не принес ей утешения. Нескольких всполохов было недостаточно, чтобы оградить ее от правды.
Чтобы отомстить за смерть возлюбленного, Мириам предала свою дочь, телом и душой, ковену Лилит. Иммануэль стала живым воплощением их проклятия, все зло которого – и кровь, и мор, и грядущие тьма и резня – теперь сидело внутри нее. Мириам не хотела справедливости, она хотела крови… и Иммануэль исполнила ее желание. Высвободила зло на волю той ночью в Темном Лесу, когда у нее пошла первая кровь. Таково было наследие Мириам, оставленное ею не во имя любви, но во имя мести и боли предательства.
Столб дыма поднялся выше деревьев, хижина продолжала гореть. Пекло так, что Иммануэль невольно попятилась, едва не задыхаясь в густом облаке пепла.
Но она не спешила уходить.
В глубине души она понимала, что все это ни к чему не приведет – ни пожар в хижине, ни пламя ее собственного гнева, ревущее в груди. Они не оставят после себя ничего, кроме золы, дотлевающей на ветру. Но сейчас ей было так хорошо, так приятно гореть, неистовствовать и растворяться в пламени. Сейчас этот персональный очистительный костер стал ее единственным утешением. Она почти опьянела от этого чувства, и, возможно, Мириам испытывала то же самое много лет назад, когда после смерти Дэниэла Уорда сбежала в Темный Лес и заключила сделку с ведьмами. Может, эта всепожирающая ярость стала значить для нее больше всего на свете… больше ее души, больше дочери, больше собственной жизни.
Но даже когда в Иммануэль бушевала ярость, даже когда злость и чувство вины раздирали ее на части, она знала, что не смогла бы продать свою семью тьме так, как продала ее Мириам.
И в этом заключалась вся разница между ними.
Иммануэль побежала, унося ноги подальше от леса и всех его зол, не оглядываясь на полыхающую хижину. Снова и снова, стоило ей закрыть глаза – стоило ей моргнуть, – она видела перед собой надписи на стенах, сигилы, связавшие ее с проклятиями… и она пускалась бежать быстрее.
После долгого, нещадного бега через заросли, она вышла из леса на свет заходящего солнца. Она стряхнула листья с юбок и попыталась привести себя в порядок, выдернув из волос мелкие веточки и утерев рукавами последние слезы.
Никто не должен был знать, что она нашла в лесу. Иначе ее жизни угрожала опасность.
Вернувшись с Окраин к дому Муров, она застала во дворе Марту, стоявшую у колоды с топором в руке. Даже не поздоровавшись, женщина подошла к курятнику, поймала курицу и, держа ее за горло, прижала к колоде. Одним уверенным взмахом Марта отсекла куриную голову от шеи. Хлопая крыльями и суча лапами, туловище птицы свалилось с пня наземь.
Обычно Муры забивали кур только по святым дням, так что это было редкое угощение, но Иммануэль не чувствовала радости. После открытия, сделанного ею в хижине, страх, сосущий у нее под ложечкой, уступил место ярости, но теперь он снова дал о себе знать, когда Иммануэль всмотрелась в мрачное выражение на лице Марты.
Ее охватила паника: мор, девочки. Иногда, в особо темные дни, Отец требовал жертвы: кровь в обмен на благословение. И если положение было отчаянным, если одной из них или обеим стало значительно хуже…
– Онор, Глория…
– Они в порядке, – перебила Марта, вытирая со щеки брызги куриной крови.
– Тогда что за повод?
– У нас гости, – Марта подняла пернатую тушу с земли. – Пророк здесь, и он хочет поговорить с тобой.
У Иммануэль упало сердце.
– Он не сказал, о чем?
Марта вытерла руки и лезвие топора о край фартука.
– Говорит, что пришел за исповедью. Я слышала, они весь день провели в Окраинах, он и его преемник, ходили по домам, отпускали больным их грехи на случай, если тем осталось недолго. Так что они пришли к Онор и Глории, – она взглянула на Иммануэль. – Но пророк столь великодушен, что готов выслушать и твою исповедь.
Сердце часто забилось у нее в груди, колени задрожали, но Иммануэль изо всех своих сил старалась не давать воли растущей панике. Страх ей сейчас не поможет. Чего бы ни хотел от нее пророк, он пришел получить свое. Бежать было некуда, и она отказывалась трусить перед лицом того, на что никак не могла повлиять. Расправив плечи, она направилась к дому.
– Постой, – сказала Марта.
Иммануэль замерла, взявшись за ручку двери.
– Да?
– Несколько недель назад, той ночью, когда ты вернулась из леса, я повела себя с тобой резко. Надеюсь, ты сможешь меня простить.
Иммануэль сглотнула. Ее ладони взмокли от пота.
– Разумеется.
Марта почти улыбнулась ей в ответ.
– Ты напугала меня тогда, уйдя в Темный Лес. Я уж думала, мы потеряли тебя – так же, как потеряли Мириам.
