По мере того как путешествие продолжалось, дорога стала круто забирать в гору, пока в конце концов не уступила место череде извилистых и опасных тропинок, серпантином прорезавших горные подножья. Иммануэль впервые оказалась в горах, и она проклинала тьму за то, что та лишила ее возможности рассмотреть их как следует. Ей ужасно хотелось, чтобы рядом был Эзра. С ним дорога могла бы стать настоящим приключением – когда бы еще они попали в такое удивительное место.
Она не знала, жив он, или стражники пророка убили его там на равнинах. И хотя Иммануэль давно перестала молиться, сейчас она молилась за Эзру. Она заклинала Отца спасти его или, в крайнем случае, сделать так, чтобы она смогла вернуться в Вефиль и спасти его своими силами. Он был слишком молод, слишком добр, чтобы умирать. Он был нужен Вефилю. Он был нужен ей. Потому что без Эзры, к кому она могла обратиться за поддержкой? Лия уже покинула этот свет. Марта сдала ее страже, и Иммануэль знала, что остальные Муры не посмеют пойти ей наперекор. Она начинала понимать, что, возможно, впервые в жизни осталась абсолютно и бесповоротно одна.
Иммануэль продолжала путь по коварным горным тропам, склонив голову против ревущего штормового ветра, налетевшего с запада, крепко сжимая поводья, так что немели пальцы. Гром грянул в тот самый миг, когда ее конь осторожно продвигался вдоль отвесного уступа скалы. Животное резко рвануло вперед, своей силой сбив Иммануэль с ног. Они еле-еле вписались в крутой поворот, пока Иммануэль, скользя подошвами по наледи на дороге, тщетно пыталась остановить лошадь. Но когда они стремглав неслись к очередному изгибу тропы над обрывом, на этот раз на такой высоте, что Иммануэль не видела земли, колесо повозки угодило в выбоину на дороге. Задние колеса соскользнули с уступа, увлекая за собой коня.
Лошадиное ржание эхом разнеслось по всему горному перевалу, в то время как скакун всеми силами пытался вытащить колеса повозки из обрыва и обратно на дорогу. Иммануэль натянула уздечку до упора – мозоли на ладонях лопнули, когда она перехватила кожаные ремни. Но, несмотря на все ее старания, конь под тяжестью повозки начал соскальзывать со скалы, и их обоих медленно потащило все ближе и ближе к краю обрыва.
Ящики с припасами выпали из кузова. Последовала долгая пауза, прежде чем Иммануэль услышала грохот, когда они разбились о землю у подножия горы, оставшуюся далеко-далеко внизу. Коня еще немного протащило назад, и Иммануэль откинула поводья, бросившись его распрягать. Дрожащими, онемевшими от холода руками она завозилась с застежками, расправляясь с ремнями и пряжками. Конь, влекомый весом повозки, медленно, но верно приближался к краю утеса, пока его задние копыта не зависли над самым обрывом. За долю секунды до того, как повозка утащила вниз их обоих, Иммануэль расстегнула последнюю пряжку. Повозка сорвалась с обрыва и рухнула в долину у подножья горы.
Иммануэль проделала остаток пути верхом, преодолевая штормовую непогоду. Дождь лил как из ведра, то и дело сменяясь потоками мокрого снега и жалящим градом. К тому времени, как Иммануэль заметила огни Ишмеля, мерцающие в далекой темени, она так обезумела от холода и усталости, что даже усомнилась, видит ли их наяву. Но она продолжала ехать вперед, и далекие огни становились все больше, все ярче, и вот она уже слышала чьи-то голоса, ощущала запах печного дыма в холодном ночном воздухе.
Она въехала в деревню, расположенную в тени горного склона, куда меньшую в сравнении с Амасом. Здесь тьма не казалась такой абсолютной, как в Вефиле. Небо было фиолетово-синего цвета поздних сумерек незадолго до того, как те превращаются в кромешную ночь, и уличные фонари горели достаточно ярко, чтобы тени держались на расстоянии. Во всех домах по улице окна были закрыты ставнями, а двери заперты на засовы. К своему облегчению, она не обнаружила никаких следов стражи пророка.
Иммануэль продолжала ехать лабиринтом узких, немощеных улочек, пока не выбралась к месту, которое могло сойти за центр деревни. Там она обнаружила гостиницу с большими эркерными окнами, в которых горел огонь. Каждый раз, когда ее двери распахивались, на улицу выплескивались тихие голоса и ноты, в которых Иммануэль безошибочно узнавала траурные гимны. На крыльце гостиницы сидел попрошайка – широкоплечий мужчина с блестящими глазами и длинной бородой, сбившейся в клочья. В руках он держал маленький барабан, похожий на детскую игрушку. Когда Иммануэль подошла ближе, он начал выстукивать на барабане ритм – слишком быстрый и отрывистый, чтобы сочетаться с мелодией скрипки, льющейся с постоялого двора.
Иммануэль наклонилась, чтобы положить монету в чашку у его ног.
– Я ищу одного человека… Не могли бы вы мне помочь?
– Зависит от того, кого ты ищешь, – ответил мужчина с акцентом, непохожим ни на один из тех, что Иммануэль доводилось слышать.
– Женщину… по имени Вера Уорд.
Она могла бы добавить, что Вера была прорицательницей родом из Вефиля, но не знала, насколько безопасно говорить о подобных вещах в этом месте. На первый взгляд Ишмель не отличался явной религиозностью, столь характерной для Вефиля с его величественным собором и часовнями, понатыканными на углу каждой улицы, но она решила, что лучше не терять бдительности.
Под маслянистым светом ближайшего фонаря мужчина смерил ее оценивающим взглядом, а потом кивнул, жестом поманил за собой и повел по узкой дорожке, которая, петляя, убегала на восток. Вместе с попрошайкой они миновали лабиринты домов, затем спустились вниз по наклонной улице, которая огибала высокий холм, и наконец достигли небольшого подворья, где у пруда стоял каменный коттедж.
Иммануэль привязала лошадь к колышку у дороги и зашагала вперед. Окна коттеджа светились теплом зажженных свечей, и на улице было достаточно светло, чтобы Иммануэль смогла разглядеть небольшой символ, начертанный на двери: защитный сигил, точно такой же был высечен и в фундаменте дома Уордов.
Она постучала. Подождала.
За дверью что-то негромко зашевелилось, в занавешенных окнах задвигались тени, послышалось шлепанье босых ног по деревянному полу, щелчок отодвигаемого засова.
Дверь распахнулась.
На пороге стояла женщина. У нее была слишком светлая для окраинки кожа, густая копна темных кудрявых волос и глаза, зеленые, как молодая поросль. На вид она казалась ровесницей Анны, может, чуть старше. Она стояла, пристроив на изгибе бедра корзину с бельем, но при виде Иммануэль ее руки обмякли, и корзина с глухим стуком упала на крыльцо.
– Вера, – позвала она с сильным акцентом. – У нас гостья.
За спиной женщины появилась вторая фигура. Эта женщина была выше, шире в плечах и одета в темные мужские бриджи. Ее посеребренные сединой дреды были собраны на затылке. На ее шее, под расстегнутыми пуговицами рабочей блузы, Иммануэль разглядела кожаный шнурок, с которого свисали два священных кинжала, вырезанных из березы. А между темных и густых бровей красовалась метка матери.
Не успела Иммануэль сказать и двух слов, как женщины завели ее в дом, и усадили перед потрескивающим очагом. Женщина, открывшая дверь, которую звали Сейдж, укутала ее в толстое одеяло и налила чашку чая со сливками и несколькими ложками меда. Вера ушла, чтобы позаботиться о лошади, и, вернувшись через несколько минут, села в большое кресло напротив Иммануэль. Она была внушительной женщиной – ростом почти с Лилит, темнокожая и необыкновенно эффектная, ни на кого не похожая. Она даже навевала Иммануэль ассоциации с изображениями Темной Матери, с ее эбеновой кожей и тонкими чертами лица. Она была так красива, что он нее было трудно оторвать взгляд.
