– Я пыталась спасти тебя любыми доступными мне путями.
– Но ведь ты меня отпустила.
– Да, – согласилась Марта, подходя ближе. – Я отпустила. Вот почему ты здесь, на покаянии, чтобы тебе отпустили грехи. Чтобы ты могла освободиться от них и получить прощение.
Губы апостола Айзека скривились в усмешке. Он подошел к двери, положил руку Марте на плечо.
– Так и будет, после ее исповеди. Пророк позаботится об этом.
Марта так сильно дрожала, что ее свечка чуть не упала с подсвечника. В редкую эту минуту слабости ее глаза вдруг наполнились слезами. Когда она наконец заговорила, то обращалась не к апостолу, а к Иммануэль.
– Онор и Глория плачут по тебе ночами. Анна разбита. Абрам убит горем и почти ничего не ест.
Иммануэль зажмурилась, стараясь не плакать. Любовь к семье всегда была ее самой большой слабостью. И Марта знала это, возможно, лучше, чем кто-либо другой.
– Завтра, на суде, ты должна сознаться в своих грехах. Признай вину, и тогда ты будешь прощена, и тебя отпустят домой к тем, кто тебя любит. Ко мне. Еще не все потеряно, только согласись.
Иммануэль рассмеялась над ее предложением. Знала бы Марта, что она замышляет, какой сигил собирается вырезать на своей коже. После того, что она задумала, ей не будет места за столом Абрама. Да и во всем Вефиле ей не будет места, разве что на столбе очистительного костра. Как только в ее руке окажется освященное лезвие – будь то кинжал пророка или ритуальный нож для заклания, – она будет действовать. Оставалось только выждать время.
– А если я откажусь каяться?
По щеке Марты скатилась слеза.
– Тогда помилуй Отец твою грешную душу.
Глава 33
Я исповедовался в грехах и смирился со своей судьбой. Если мне суждено сгореть на костре, то разжигайте пламя. Я готов.
Из показаний Дэниэла Уорда
Иммануэль проснулась на полу камеры, разбуженная эхом приближающихся шагов. Оттолкнувшись, она вяло поднялась на ноги. Дверь камеры со скрипом отворилась, и стены заалели от пламени факела, когда апостол Айзек ступил на порог.
– Сегодня тебя будут судить, – сказал он вместо приветствия.
Иммануэль провела руками по бедрам, разглаживая юбку. Она шагнула к апостолу, загремев кандалами, волочащимися по полу. Двое стражников вышли вперед, преграждая ей путь, но если апостол и чувствовал исходящую от нее угрозу, то не подал виду. Он поднял руку с узловатыми пальцами, жестом повелевая стражникам отступить.
– Пропустите ее.
И они подчинились. Один схватил ее за кандалы. Другой опустил факел на уровень ее поясницы, поднеся его так близко, что Иммануэль заволновалась, как бы ненароком не вспыхнуло ее платье, и она не обгорела до угольков, так и не увидев своего погребального костра.
– И не вздумай что-нибудь выкинуть, ведьма.
Стражники пошли по незнакомым Иммануэль коридорам, направляясь куда-то в самую глубь Обители. Постепенно кирпичные стены уступили место проходам, вырубленным прямо в горной породе. Некоторые из них представляли собой не более, чем протяженные землистые пещеры, где почва под ногами была такой мягкой, что при каждом шаге у Иммануэль между пальцами сочилась грязная мерзлая жижа.
Через некоторое время они подошли к двери в конце коридора, такого узкого, что стражники задевали стены плечами, протискиваясь сквозь него. Иммануэль поднялась по крутой лесенке, ступеньками которой служили простые деревянные дощечки, вделанные в стенку из утрамбованной земли, и встала перед железной дверью.
Стражник, который был повыше, вышел вперед, чтобы открыть дверь, и Иммануэль ощутила на лице холодное дуновение чистого ночного воздуха. Она глубоко вдохнула, наслаждаясь запахом свежести после стольких дней, проведенных в зловонных катакомбах подземелий Обители пророка. Пока она сидела в заточении, ей не раз приходила в голову мысль, что она может больше никогда не увидеть равнины. Но вот как оно обернулось. Если это был ее последний шанс перед тем, как все закончится, что ж, большего она и не просила. Лишь одну ночь, чтобы напоследок послушать шелест ветра в деревьях, ощутить, как щекочет трава между пальцами ног… чтобы жить.
Но всмотревшись в бескрайнюю тьму, Иммануэль поняла, что эти равнины ничем не напоминают залитые лунным светом луга из ее воспоминаний.
Перед ней лежало забвение.
Света вокруг не было, не считая факелов стражи, и далекая темнота казалась слишком густой, чтобы что-то в ней разглядеть. Над головой не сияли ни луна, ни звезды. Даже огни очистительных костров, казалось, проглотила сплошная чернота.
Когда глаза Иммануэль привыкли к темноте, она увидела во мгле непонятные, фантасмагорические очертания: проблеск незнакомого лица; девочку, тонущую в омуте; силуэт человека, который мелькал и перемещался, маня ее в темноту крючковатым пальцем.
Стражник дернул Иммануэль за цепь на кандалах, увлекая вперед, и фигуры во тьме исчезли.
– Который час? – спросила она, и ночь словно проглотила ее слова.
– Недавно пробил полдень, – ответил апостол Айзек. – Ответь мне, что за ведьма научила тебя такому сильному проклятию? Или ты просто продалась тьме, чтобы обрести подобную силу?
Иммануэль споткнулась о рытвину на дороге, больно ударившись пальцем о камень.
– Я не накладывала никаких проклятий.
Во всяком случае, не намеренно. Колдовство как таковое было делом рук ее матери. А она – всего лишь сосудом.
Стражник снова поднес факел к ее спине.
– Прикуси свой лживый язык, ведьма. Прибереги эти признания для суда.
Она усвоила урок и больше не заговаривала.
Они шли дальше. Время в темноте текло странно, как будто секунды замедляли свой бег, но в конце концов Иммануэль заметила вдали огни. Только потом она обратила внимание на размер толпы. У собора собрались десятки людей с факелами в руках – они разжигали высокий костер, и их лица были озарены его пламенем.
Стражники шли впереди Иммануэль и апостола Айзека, прокладывая им путь через толпу. Когда она пробиралась через толпу, люди начали скандировать, и их голоса звучали как гимн, лишенный музыки: «Ведьма. Блудница. Грешница. Тварь. Исчадье Матери».
Иммануэль вошла в собор и прищурилась против света. На каждом столбе горели лампы и факелы, отгоняя тени, которые просачивались через двери и окна. Скамьи были переполнены зеваками, собравшимися посмотреть на суд. Были тут и жены пророка, и жители деревни, и даже несколько человек из Окраин.
За алтарем стояли семь апостолов, а в их тени, к ужасу Иммануэль – Муры, которым отвели весь первый ряд скамей. Анна была одета во все черное. Она прижимала к глазам мокрый платок, отказываясь смотреть на Иммануэль, когда ту проводили мимо. Рядом с Анной – Абрам с покрасневшими, безжизненными глазами. С ним рядом стояла Марта в том же черном плаще, в каком она навещала Иммануэль в подземелье. Онор и Глория отсутствовали, вероятно, еще до конца не оправившись после мора.
