Глава 36
Я познал вожделение и сладострастие. Я с удовольствием предавался плотским утехам. За эти грехи я буду гореть в огне очистительного костра. Одного я прошу у Отца: его милости. Ничего более.
Из последней исповеди Дэниэла Уорда
Утром в день вынесения приговора Иммануэль проснулась с именем Эзры на устах. Всю ночь он являлся к ней во снах, и даже после пробуждения его лицо продолжало стоять у нее перед глазами.
Считаные секунды спустя, после того, как она поднялась с пола и повыдергивала сено из волос, на пороге камеры появился один из стражников пророка.
Он сказал только:
– Пора, – и протянул ей черствый кусок черного хлеба через решетки на двери камеры. Завтрак.
Иммануэль помотала головой. От одной мысли о том, чтобы проглотить что-то помимо пары глотков воды, ее начинало мутить. Дрожащими руками она разгладила складки на юбке.
– Я готова.
Они пошли короткой дорогой: вниз по коридору и вверх по лестнице, ведущей в основную часть дома, и сразу оказались в холле. Этот маршрут Иммануэль знала лучше всего – и именно им могла бы воспользоваться, если бы когда-нибудь ей представилась возможность устроить побег. Оттуда они ехали на повозке через холодную мглу равнин, мимо дымящихся пепелищ отгоревших погребальных костров, мча во весь опор под беззвездным небом.
Вдали показались вереницы соборных огней. Иммануэль скрестила руки на груди, продрогнув до костей. Зуб не попадал на зуб, и пальцы онемели от холода.
Вот и настал день, когда она сама будет вершить свою судьбу: пророк или костер.
Вефильские прихожане хлынули в собор, заполняя скамьи. Толпа зевак по сравнению с первым заседанием суда выросла вдвое, и много мужчин и женщин стояли вдоль стен и сидели в проходах.
Когда все сиденья были набиты битком, Иммануэль снова заняла свое место на алтаре, сложила руки на коленях и низко опустила голову.
«За Эзру, – сказала она себе, снова и снова повторяя про себя его имя. – За Онор. За Глорию. За Мириам. За Веру. За Дэниэла. За Лию. За Вефиль и за все его невинные души».
За ее спиной встали апостолы, выстроившись в шеренгу вдоль алтаря. Они были облачены в свои самые торжественные одеяния: толстые сутаны из черного бархата, волнами ниспадающего на пол. Когда последние прихожане нашли себе место на скамье или у стены, вошел пророк. Он тоже был одет в свою лучшую сутану темно-алого цвета, такого насыщенного, что ткань казалась почти черной. Он шел босиком, и когда он ступал по проходу, из-под подола сутаны то и дело выглядывали пальцы его ног.
– Пришло время вызвать для допроса подсудимую. Сегодня мы услышим ее последнюю исповедь.
Руки Иммануэль задрожали. Она обхватила ими колени, ощущая, как во рту пересохло, и язык прилип к нёбу. Подняв голову, она рассматривала толпу собравшихся зевак. Среди них были знакомые ей люди: Эстер, сидевшая в первом ряду, Муры, занявшие скамью прямо за ней, – но большую часть лиц она не узнавала. Собор был полон мужчин и женщин, и все смотрели на Иммануэль с тем же страхом и отвращением, с которым она сама когда-то смотрела на Лилит в Темном Лесу.
Пророк повернулся к ней лицом.
– Говори же, и пусть истина будет услышана.
Иммануэль расправила плечи и заставила себя поднять взгляд на паству. Она знала, что не совершала ничего дурного, что за ней нет настоящих грехов, которые заслуживали бы раскаяния и отпущения. Но она также знала, что ее судьба и судьба Эзры зависели от этой исповеди. То, что она скажет дальше, определит, доживут ли они до завтра. И если для того, чтобы спасти их обоих, требовалось ложное признание вины – то, что ж, так тому и быть.
– Меня зовут Иммануэль Мур. Я дочь Мириам Мур и Дэниэла Уорда.
Ее слова были встречены молчанием. Мертвым, удушающим, тошнотворным молчанием.
– Я стою перед вами: убийца, обманщица и неисправимая грешница. Я запятнала доброе имя своей семьи. Я презрела заветы Священного Писания, пророка и Доброго Отца.
Иммануэль замолчала, на секунду встретившись взглядом с Мартой.
– Я ступила на путь греха, – продолжала она. – Я говорила со зверями Темного Леса на их порочном языке. Я попрала Отцовы Предписания и жила, отрицая его власть надо мной. Читала втайне от всех. Я привораживала праведных мужчин своими чарами и совращала их сердца. Я нарушала святое правило кротости и сдержанности и высказывалась без разрешения. Я практиковала колдовство по ночам. Я водила дружбу со злом и отвергала добро, тянувшееся ко мне. За эти грехи я прошу у вас прощения, чтобы Отец, в его великой милости, очистил мою душу от мрака. Такова моя последняя исповедь.
Снова повисла гробовая тишина, в которой раздавались лишь ритмичные отзвуки шагов пророка. Тот прошелся вдоль алтаря и положил руку на голову Иммануэль, запустив пальцы в ее шевелюру.
– Спасибо за исповедь, дитя мое. Мы услышали все, что ты хотела сказать.
Паства молчала, выжидающе приоткрыв рты. Они жаждали приговора, жаждали услышать объявление о казни путем сожжения – очищения заживо, как то предписывал церковный закон.
Но если они хотели крови, сегодня им придется уйти несолоно хлебавши. Ибо у их пророка были другие планы. Планы, о которых он недвусмысленно дал понять Иммануэль – планы, которые могли погубить Вефиль, если это потребуется для удержания власти в его руках.
– Отец явился ко мне в видении. – Пророк убрал руку с головы Иммануэль и отошел в сторону, чтобы встать перед алтарем. – Я видел, как его дети свободно гуляют по равнинам и растущим за ними лесам. Я видел, как солнце поднимается над землей и прогоняет тьму. Я видел, что святое око Отца снова обращено на нас.
В ответ послышались возгласы ликования и прославления.
Пророк возвысил голос, перекрикивая толпу.
– Но щедротам и благодати, которые я узрел, есть своя цена.
Апостол Айзек подался вперед, безумно сверкая глазами.
– Какой бы она ни была, мы заплатим! – он повернулся лицом к прихожанам. – Во славу Отца?
– Во славу Отца! – прокричала в ответ паства.
Пророк поднял руки, призывая к тишине. Пот выступил на его лбу, мышцы шеи напряглись, как будто каждое слово, срывающееся с его уст, давалось ему с большим трудом.
– Отец потребовал, чтобы мы сровняли Темный Лес с землей и присоединили его к своим владениям.
Толпа снова загудела. Раздались ликующие аплодисменты. Несколько человек с передних рядов упали на колени, воздевая руки к небу.
– Для этого, – продолжал Пророк, – для того, чтобы взять власть над тем, что уже принадлежит нам, мы должны преступить тьму, которая в той или иной мере таится в каждом из нас. Мы должны без страха очиститься от нее, как это сделал Дэвид Форд в разгар Священной Войны, когда он призвал Отцов огонь с небес, – он сделал паузу для пущего эффекта. – Вот почему на рассвете грядущей субботы я возьму Иммануэль Мур в жены и тем очищу ее от зла. Я вырежу священную печать на ее челе. Тогда, и только тогда, проклятие будет снято.
