Иммануэль физически ощутила перемену в настроениях. Не было слышно ни звука. Ни плача младенца, ни детских капризов. Ни единого вздоха, ни единого удара сердца.
– Ты предлагаешь ее помиловать? – переспросил апостол Айзек с лицом, искаженным гримасой отвращения. – Вместо наказания за все ее грехи и преступления, ты предлагаешь впустить эту ведьму в свою жизнь?
– Я бы предложил отдать и свою собственную жизнь в обмен на прекращение этих бедствий. Чего бы ни потребовал от меня Отец, я готов на все, если это положит конец нашим страданиям. – Пророк провел рукой по голове, словно тянул время, необходимое ему, чтобы собраться с силами. И когда он продолжил, его голос взметнулся до самых стропил. – Мы очищали, мы жгли, и это ничего не изменило. Отправив девушку на костер, мы не положим конец своим страданиям. Она связана с силами тьмы Матери телом и душой, а значит, мы должны найти способ разорвать эти нечестивые узы. Я взмолился, простершись ниц у Отцовых ног, я просил его дать мне ответ… научить меня, как прогнать это зло, что обрушилось на Вефиль из-за нее, и он дал мне ответ. Есть только один способ очиститься от зла, сотворенного этой ведьмой: поставить священную печать, связывающую жену и мужа, мужа и Святого Отца. Во имя искупления своих грехов, она должна вступить в союз со мной. Это единственный выход.
Пророк снова повернулся к Иммануэль, и его грудь оказалась в нескольких дюймах от алтаря.
– Ты согласна с условиями своего приговора?
В соборе воцарилась тишина. Тьма тесно прижалась к окнам.
Скоро все закончится.
Иммануэль склонила голову, обвив руками живот, словно не позволяя себе развалиться на части. Подняв глаза и встретившись взглядом с пророком, она выбрала свою судьбу.
– Согласна.
Глава 37
В последний раз я его видела, когда он был привязан к столбу на костре, руки скованы за спиной, голова опущена. Он не смотрел на меня. Даже когда я звала его по имени, перекрикивая рев пламени, он не смотрел на меня.
Мириам Мур
Той ночью Иммануэль не вернулась в темницу. Когда судебный процесс завершился, ее передали на руки женам пророка, и те переправили ее по темени обратно в Обитель, а там отвели в изолированные покои, где она должна была оставаться до церемонии печати.
Комната принадлежала Лии. Иммануэль чуть не рассмеялась от такой иронии судьбы, когда увидела ее имя, краской написанное на планке двери. Сейчас комната была обставлена скудно, от Лии не осталось и следа. Большая железная кровать. Рядом – столик, на котором располагались таз, кувшин и карманный экземпляр Священного Писания. Над кроватью – зарешеченное окно, запертое висячим замком. Свеча на тумбочке у двери дрожала, отбрасывая на стены длинные тени.
Иммануэль скинула с себя изодранное платье и швырнула его в угол спальни. Достала свежую ночную сорочку из сундука в изножье кровати. Она забралась в постель, совершенно выбитая из сил, и натянула одеяло до подбородка.
Она закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на вой, эхом разносящийся в клубящемся снаружи мраке. Эта тьма была живой и разумной, и, как Темный Лес, она говорила с ней, шепча что-то в оконные стекла, выманивая в черноту. Иммануэль почти хотелось поддаться искушению забыть все ужасы, которые ожидали ее впереди – покаяние, ритуальный нож, брачное ложе пророка. Позволить тьме обратить их в ничто. Когда Иммануэль сможет повелевать энергией бедствий, возможно, она так и поступит. Призовет вечную ночь и утопит во мраке все на своем пути. Ее даже пугало то, как сильно ей нравилась эта мысль, как велик был соблазн воплотить ее в реальность.
Скрип открывающейся двери вывел Иммануэль из лабиринта ее мыслей. Не успела она сесть в постели, как в комнату проскользнула Эстер Чемберс.
Мать Эзры была одета в длинную ночную сорочку цвета тумана и халат. Ее волосы, собранные на макушке, были заколоты двумя золотыми гребешками. Когда она ступила в ореол света масляной лампы, Иммануэль сразу отметила бледность ее кожи и бесцветные губы.
– Они сожгут моего сына, – сказала она. – Они отправят его на костер.
Иммануэль начала ей отвечать, но Эстер перебила ее.
– Они обвинили его в заговоре и измене церкви.
– Мне очень жаль, – прошептала Иммануэль.
– Мне не нужны твои сожаления, – сказала она резким и высоким, как струна арфы, голосом. – Знай одно: если ты позволишь моему мальчику умереть, расплачиваясь за твои грехи, я сделаю все, чтобы ты отправилась следом за ним.
Иммануэль готова была сгореть со стыда.
– Эзра не умрет. Пророк мне сказал, что его помилуют. Он дал мне слово.
– Его слова ничего не значат, – желчно ответила Эстер. – Меньше, чем ничего. Но я не хочу ничего слышать о пустых надеждах и обещаниях. Я хочу услышать, как ты будешь спасать моего сына. Как ты его вызволишь?
Иммануэль действовала очень и очень осторожно, стараясь сохранить в секрете все до последней детали своего плана. Она никому ни словом не обмолвилась о своем намерении нанести обращающий сигил и прилежно исполняла роль кроткой и сломленной молодой невесты. Но когда Эстер стояла перед ней с таким разбитым и испуганным видом, совесть не позволила ей промолчать и не дать женщине намек, достаточный, чтобы она понимала, что Эзра не остался один.
– Я знаю, как его освободить – после моей церемонии. Но для этого мне понадобится ваша помощь.
Эстер оглянулась через плечо и взглянула на дверь. Она заговорила снова, на этот раз шепотом.
– Что от меня требуется?
– Скажите мне, где его держат. Мне нужно увидеть его сегодня, до вынесения приговора, чтобы, когда придет время, он был готов.
– Эзра в библиотеке, с дочерью Лии. Двери будут не заперты, но коридоры патрулируют двое стражников. Я могу отвлечь их, выиграть тебе немного времени.
– Это все, о чем я прошу.
Иммануэль дождалась, пока стихнет эхо шагов Эстер, после чего на цыпочках прокралась к выходу из спальни, накинула на плечи шаль и выскользнула в коридор. Сперва ей показалось странным, что дверь не запиралась на засов, тем более, что всего несколько часов назад она была цепями прикована к стене темницы, но потом Иммануэль вспомнила, что больше не является пленницей. Теперь она стала призовым агнцем, ценным артефактом, новой невестой пророка.
Да и потом, пророк прекрасно знал, что она не сбежит. Она связала себя с Обителью своим обещанием – обещанием пророку, пастве, Эзре. Время бегства осталось в прошлом. Все, что нужно было закончить, будет закончено в Вефиле.
Босиком Иммануэль шагала по главному коридору Обители, стараясь держаться теней. Когда она проходила мимо окон, темнота бросалась ей навстречу, угрожая разбить стекла и затопить все внутри. Она пыталась не обращать на тьму внимания, но ее зов гудел в голове, как колокольный звон, и она физически ощущала эту тягу в глубине своего чрева, подталкивающую ее в ночь.
