Тут она поняла, что не спит. Последнее видение пришло к ней в момент, когда она была на грани между сном и явью – тонкой невидимой перегородкой, отделявшей реальный мир от вселенной грез и фантазий. Волшебное забвение сна улетучилось, сменившись осязаемостью и приглушенной, как радио на старом магнитофоне, болью в коленях, пальцах рук и виске, а окружающие предметы из метафорически-волшебных превратились в обычные. То, что её укрывало, было не водой, а одеялом, а мягкость создавали матрац и подушка.
Цветок…
Сон окончательно покинул её. Ксюша медленно открыла глаза, и в них тут же ударил свет. Одновременно с этим она поняла, что лежит на левом боку. Моргнув несколько раз, Ксюша различила перед собой стену с лазурными обоями. Затем медленно повернулась на спину, и увидела потолок со встроенной позолоченной люстрой в несколько хромовых светильников-фонарей.
Едва она поняла, что находится незнакомой обстановке, взгляд её переместился вперёд – и Ксюша заметила, что там, в кресле между столом и окном, сидит Гоша. Тот, казалось, ждал, пока она проснётся – его усталые, как Ксюша заметила, глаза, смотрели на ту часть кровати, где лежала она. И конечно, он не мог не увидеть её пробуждения.
Подавив зевок, Ксения откинула со лба волосы. Ей было страшно неловко, но игнорировать мужа она не могла.
– Где я? – прошептала Ксюша, не зная, что ещё ей можно сказать. Сжавшись от горечи и собственного уничижения, она чувствовала, что готова исчезнуть с лица земли.
– Всё хорошо, Ксюша. Ты дома. У… меня, – Гоша поднялся со стула. – Ты проспала сутки. Может, ты хочешь поесть? Я приготовил завтрак, могу тебе его принести. Или попить что-нибудь?
– Да… ой, нет, – на самом деле она бы не отказалась от еды, но от представления любой пищи её начало неотвратимо мутить. – Просто… воды.
Пожалуй, да. Горло и губы у неё действительно пересохли.
– Хорошо. Сейчас вернусь, – он вышел из комнаты.
Ксюша перевела дух. Сев в кровати, она посмотрела на свои руки и увидела длинные рукава белой, в едва различимую розовую крапинку хлопчатобумажной пижамы. В голове зашевелились смутные воспоминания: кажется, данное одеяние, состоявшее из кофты и брюк, на неё надели в больнице. Ладони были в царапинах и кровоподтеках, а костяшки правой содраны напрочь. Она провела рукой по правому виску, почувствовав на месте раны шершавую наклейку.
Удивительно, но боль от царапин с ушибами была совсем незначительной. Кроме того – впервые после освобождения из заточения Ксюша выспалась без всяких снотворных, и даже без снов – если не считать последнего.
– Вот, дорогая, держи, – Гоша вошёл в комнату, и осторожно протянул ей стакан. Приняв тот, она стала осушать его большими глотками. Муж тем временем, присев на краешек кровати, смотрел на неё заботливым и ласковым взглядом. От этого Ксюше захотелось расплакаться.
«Он ведь знает, – подумала она. – Не может не знать. Он был со мной везде – и когда меня обследовали на внутренние повреждения».
Как только она допила воду, Гоша забрал у неё стакан, поставил на тумбочку рядом с кроватью, и вновь вернулся к ней.
– Этот дом… Ты снимаешь – или купил? – ляпнула Ксюша. Она понимала, что этим вопросом старается избежать других тем разговора, в том числе и отвлечь себя: меньше всего ей сейчас хотелось думать о том, насколько сильно она потерялась теперь в собственной жизни.
– Пока снимаю, но к зиме, я надеюсь, у… нас появится собственный, – Гоша склонил голову, словно тоже чего-то опасаясь.
– У нас… – тихо повторила она себе под нос, и почувствовала, что краснеет. Прикусив губы, Ксюша съёжилась, пытаясь сделаться как можно меньше. Слёз почему-то не было: сильная душевная боль, ударившая её под дых, превратила Ксюшу в застывшее изваяние.
Муж крепко обнял её – прежде чем он шевельнулся, она уже знала, что он так сделает.
Целую вечность Ксюша позволила себе ничего не говорить – и была благодарна, что Гоша не настаивал на этом. Она вспомнила, как они были счастливы раньше; и то, как он, рискуя своей жизнью, бежал за ней к Артёму – и поняла, что по-прежнему любит его. Этого не могла заглушить ни боль от потери Артёма, ни собственный стыд и страх.
– Что теперь будет? – вырвался у неё подавленный стон.
– Милая, с нами всё будет хорошо, – услышала Ксюша успокаивающий голос мужа, и почувствовала, что он гладит её по сне. – Главное, ты жива, и я с тобой. Что бы ты ни решила – я люблю тебя, и так будет всегда. Я ведь давно так тебе сказал – ещё до свадьбы, помнишь? – она почувствовала, что он ласково усмехнулся. – Но… если ты всё-таки не хочешь…
– Хочу, – услышала Ксюша собственный голос. – Гоша, я… тоже люблю тебя. Но ведь… если я…
Она оторвалась от его груди, и снова села, уставившись на свои руки.
– Они сказали, что я… беременна. Что срок у меня – девятая неделя, – она покачала головой, боясь заплакать. – Это ведь… не может быть…
«Не может быть твой ребёнок, – убито подумала Ксюша».
В некотором роде, она опять оказалась на месте Алёны Тихоновой… Ирония судьбы Ксюши – той, что всю жизнь, как сейчас она осознавала, готовила её к встрече с маньяком, сыграла и здесь свою роль.
Теперь все её недомогания и прочие вещи получили логичное обоснование. И почему она раньше не догадалась о своём положении? Там, ещё в доме Артёма, Ксения опасалась того, что может забеременеть – но в итоге, особенно после своего освобождения, вообще забыла об этом думать. А менструация, хотя в июне и оказалась необычайно короткой, была похожей и в середине мая, когда Ксюша списала данную аномалию на стресс.… Как сделала это вновь, и не придала значения.
Значит, всё произошло примерно в конце мая. И то, что врачи в больнице, куда её доставили сразу после вызволения из плена, ничего не обнаружили, можно было объяснить лишь малым на тот момент сроком – примерно до десяти дней от самого зачатия. Соответствующих анализов ей позже тогда, соответственно, тоже никто не повторял.
Прошлой ночью, после случившегося, новость была слишком ошеломляющей, чтобы воспринять её в полной мере. Однако теперь, по мере того, как Ксюша приходила в себя, с каждой минутой ей становилось страшнее принимать это как должное. Но вместе с беспокойством было и другое: странность осознания, что в ней уже существует новая жизнь.
Несколько раз она представляла, как такое происходит с другими, и как когда-нибудь тоже станет матерью – но воспринимать это сейчас как уже имеющийся факт было гораздо сложней – и необычней. Ведь её ребёнок, по сути, уже существовал – только ещё совсем крошечный, ни для кого не заметный. Ей вдруг с волнением подумалось, что через всего пару месяцев она сможет почувствовать в себе его шевеление, а её живот начнёт приобретать округлую форму, становясь всё больше по мере того, как сын или дочка внутри будет расти. Ей хотелось его защищать, и она запоздало испытала ужас, подумав, какому риску подвергала его накануне.
