Что ж… При всем своём желании он не мог сейчас добраться до мучителя Ксюши. Но зато до других проходимцев – очень даже мог. Что сейчас он и сделает.
Глава 23
Она стояла в центре широкого круга, наблюдая, как над её головой, поднимаясь выше и выше, спиралью закручиваются бесчисленные ряды ослепительного, торжественного, триумфального света, озаряющего всё это величественное помещение и особенно – её саму, словно она здесь была самая важная гостья. В самом верху находился громадный купол, от которого исходил самый яркий источник света. Ксюша так и не смогла разглядеть его до конца, но то, что открывалось её взору, было похоже на усыпанное, сверкающее бриллиантами солнце. Вдруг, несмотря на то, что при таком сильном источнике света, казалось бы, разглядеть что-то рядом с ним, она вопреки законам физики увидела ярко-голубое небо с летающими по нему ангелами. Ксюша опустился взгляд вниз, на своё тело – и заметила, что сама она тоже превратилась в единый пучок света (а может, эта была всего лишь иллюзия из-за столь многочисленного здесь освещения, падающего на неё?)
Надо же – она умерла и попала в рай. Едва лишь Ксения так подумала, как тут же вспомнила, на что было похоже помещение, в котором она находилась.
Кажется, она стоит сейчас в зале Мариинского театра. Вот только ряды стульев куда-то исчезли, обнажив собой ровную, очень гладкую и почему-то золотую площадку, на которой она сейчас и стояла. А возвышающиеся над ней светящиеся круги – это ряды, но только без зрителей, и светятся они здесь ярче, чем Ксюша запомнила их в обычной жизни, когда посещала оперы и спектакли.
Она инстинктивно бросила взгляд в сторону сцены, и увидела лишь высокий, блестящий золотом занавес, который мягко колыхался от невидимых порывов ветра. Снова не повинуясь никакой логике, лоск от него, настолько насыщенный и интенсивно переливающийся, что в обычной жизни резал бы по глазам, по невероятным причинам воспринимался легко и так лучился теплом, что вся её душа наполнялась радостью и превращалась в легкое, невесомое пёрышко, готовое тут же взлететь в солнечную высь.
Тут же, из ниоткуда, заиграла композиция Верди «O terra addio» из оперы «Аида». Мелодию издавали сами стены, а каждая нота, казалось, была соткана из воздуха и фотонов света.
Финальный дуэт. Последние слова. Пора уходить, покидать эту землю, улетать ввысь…
Ксюша подумала о маме. Ведь скоро они увидятся.
Образ Лизы Архипкиной представился ей так ярко, что, казалось, она видит его на самом деле.
В груди всё тут же наполнилось радостью, вызванной столь желанной встречей и счастьем восполненной потери.
Мать подходила всё ближе, и тепло улыбалась ей. Как и всё вокруг, она источала собой свет.
Они были очень похожи. Светлые волосы Лизы Архипкиной слегка развевались от невидимого ветра, а сияющие глаза цвета ясного неба наводили на мысли о счастливом летнем дне – как и платье с изображением незабудок.
Она была очень красива, выглядела свежо и молодо. Не так, как в последний год своей жизни – преждевременно и разом постаревшей, превратившейся от постоянных химиотерапий и облучений в бледный, изможденный скелет с выпавшими волосами на голове.
Мать обняла её, и Ксюша с наслаждением окунулась в знакомый запах фиалок и старых книг.
Кажется, она что-то сказала дочери, но Ксения уже ничего больше не могла слышать и понимать – что бы мама ни говорила, она была здесь, и это главное.
Крепко обняв её, она тут же заснула, словно грудной ребёнок, и позволила себе раствориться с ней в этой сказочной дымке.
Теперь она летела далеко вниз. Быстро, но плавно, без кувырков и хаотичного бросания в разные стороны. Она не открывала глаз, но чувствовала действующую силу ускорения свободного падения, ветер вокруг своего тела как инородного предмета, рассекающего воздух, и всё увеличивающееся с каждым метров расстояние от… Чем была исходная точка, и каковой будет окончательная, она не имела ни малейшего понятия.
Почему-то ей представлялось ночное небо и высокий-высокий небоскрёб.
Удар. Бросок. Рывок. Потом ещё и ещё. Что это?
Ксюша проснулась от чувства, что некий тяжёлый предмет, невесть как оказавшийся на ней, придавливает её своим весом так, что буквально вжимает её в поверхность, на которой она лежит, напрочь лишая возможности вдохнуть.
Она заворочалась, пытаясь сбросить его, и почувствовала, как туловище при этом полыхнуло огнём, будто до этого кто-то облил его бензином, а сейчас безжалостно бросил спичку.
Ксюша попыталась закричать, но тяжёлый предмет по-прежнему вдавливал её в пол, мешая набрать в лёгкие воздуха. Она задыхалась и заживо горела в огне, не в силах ни помочь себе, ни позвать на помощь.
Ксюша попробовала пошевелить руками. Так, вроде она их чувствует – уже хорошо.
Приподнять же их для попытки сбросить с себя нечто, удалось с огромным трудом: к обеим, кажется, тоже непонятно зачем привязали тяжёлые гири.
Мужественно преодолевая эту тяжесть, она начали скрести по своей груди, но ничего не нащупывала.
Неужели этот предмет вшили в неё?
Обезумев от удушья и боли в жарком огне, она начала кататься и судорожно скрести себя по грудной клетке, пытаясь раздвинуть на себе кожу и вынуть эту мучительную вещь.
Тут Ксения поняла, что находится не одна.
Мгновенно открыв глаза, она увидела смутную фигуру, приближавшуюся к ней. Заметила, как от той отделилась рука, в которой, кажется, что-то блеснуло.
«Нож. Сейчас он вспорет мне грудь и достанет эту штуку. Ну же, давай. Хуже уже не будет».
Она почувствовала, как неизвестный слегка приподнял её сзади и облокотил на что-то. Может, даже самого себя. (Но легче ей не стало). И запихал ей в рот несколько твёрдых штуковин.
«Так вот что! Он кормит меня ими, а потом она разбухают и давят на меня изнутри! Вот почему я не могла их сбросить! Он хочет, чтобы я задохнулась!»
Ксюша начала брыкаться, плеваться и отталкивать его так яростно, как могла это сделать в нынешнем положении. Она стонала, не в силах кричать, и мотала головой, не давая ему впихнуть в себя никакую отраву.
Никаких штуковин, иначе она задохнётся. И так нечем дышать. Если бы она была жива, то уже задохнулась бы.
И этот огонь. Кажется, он сжёг уже всю её плоть и начал пробираться к костям.
Она умерла, и из светлого рая была изгнана в огненный ад.
Кто-то решил, что её душа была недостаточно светлой и достойной спокойных небес. Почему? За что? Ведь всё было так хорошо?
Непонятно. Ничего не понятно.
* * *
Так продолжалось постоянно. Каждый раз, выныривая из забвения, она ощущала рядом его присутствие. Иногда в помещении были и другие люди: Ксюша не знала их, но пыталась поговорить – однако они предпочитали не отвечать, замыкаясь каждый в своём персональном мирке. Ну и ладно. Зато здесь не было никого из её родных. Ни мамы, ни дяди Ефима, ни Гоши. Значит, мама оставалась в раю, а муж и дядя, как она искренне об этом молилась и надеялась – не умерли. Но в этом настоящем во всех смыслах слова аду ей было так тяжело и одиноко, что она всё равно их звала. Не насовсем – лишь только затем, чтоб ненадолго увидеть – это бы дало ей поддержку.
